PARTITO COMUNISTA INTERNAZIONALISTA

НИТИ ВРЕМЕНИ

Русская несушка и капиталистическая кукушка (LXXIX)

 

«Battaglia comunista», n.19 1951

 

Вступление

Всякие формулы, что упрощены в пользу краткости, несут в себе опасность неправильного понимания. Строительство капитализма в социалистическом обществе было бы самоубийством, строительство капитализма в феодально-азиатском обществе подготовило бы место для мировой коммунистической революции.

Формула построения капитализма в крупном промышленном масштабе, в миллионах тонн металлов и миллиардах киловатт, в любом случае более содержательна, чем формула высоких зарплат народных комиссаров и бюрократических епископов. В высшей степени глупое и неоправданно бесполезное видение моральных суждений о нечестности, жестокости и ответственности за перехват штурвала, вопрошает – не лучше ли было направить корабль по капиталистическому маршруту или по социалистическому… но история смеется над преступниками, но не рулевыми.

Возвращаясь, как обычно, к избитой теме, в нашей борьбе нельзя игнорировать капиталистическое содержание российской политики, и то, что она не требует внутренней демократии, ведь она воспевается сталинистами, даже без применения непосредственно демократических принципов. И это, конечно, не потому, что они отступили от позорной и скучной философии, порожденной демократией, а потому, что там, где либеральная фаза имеет многовековые традиции, опора на неё и её расточительные поливы предлагают использовать путь наименьшего сопротивления и политического обольщения.

 

Вчера

 

Поскольку переход к полноценно буржуазным формам покрыл практически всю Европу, вопрос исторического маршрута, по которому в будущем следовало бы направиться самодержавной России, представлял собой хождение по горящим углям.

Один из ранее сформулированных в «Нитях» тезисов гласит, что русская революция перешла от социалистической конструкции к капиталистической, и он, безусловно, не опровергается возражением о стабилизации промышленности и других государственных секторов.

Данный тезис встречает другое возражение: если антицаристская революция, начавшаяся в феврале 1917 года, перешла от пролетарской фазы к буржуазной, то разве не должна была возникнуть не только капиталистическая форма экономики, но и демократическая политическая форма государства? Хотя очевидно, что центральная власть ничуть не отказалась от тоталитарных и диктаторских форм.

Несомненно, что многие буржуазные режимы дают образцы аналогичных, уже не замаскированных, форм, но этого ответа, возможно, будет не достаточно. Наш оппонент, жонглирующий примерами из истории, ловко парировал бы, что все буржуазные державы прошли через достаточно долгую либеральную и демократическую стадию.

Правда, мы были свидетелями стадии правления Львова-Керенского и помним, что в то время Ленину пришлось признать, что Россия стала страной с самой неограниченной свободой для всех партий, но так продолжалось всего восемь или девять месяцев. А в июле 1917 года между революционерами, свергшими царя, уже разгорелись боевые действия, поэтому толерантная пацифистская фаза длилась всего четыре месяца. Преступно мало, даже если история иногда очень быстро возмещает былые отставания.

Возможно ли строительство промышленного капитализма без представительной демократии в классической марксистской перспективе? В этом вопрос. Мы должны разрешить его, если желаем сократить объяснение русской тайны до формулы: строительство капитализма, а не социализма.

Не нужно было быть пророком, чтобы увидеть конец царской династии и помещиков в революции, и персонажи этой неизменной революции обсуждались уже не раз.

Энгельс и Маркс также были озабочены этим вопросом. Маркс до конца своей жизни осваивал русский язык, чтобы лучше изучить источники.

Соответственно, многие русские агитаторы, как рабочие, так и представители «интеллигенции», занялись изучением марксизма и дали свою собственную оценку западного общества с его развитым индустриализмом и классовой борьбой пролетариата.

Следует отметить, что, хотя все русские марксисты пришли к выводу, что в огромной империи должен был долгое время развиваться капитализм, чтобы огромный современный пролетариат смог наконец появиться и начать борьбу за социализм, Маркс и Энгельс, как мы часто демонстрируем через классическую оценку ситуации в Германии, всегда имели тенденцию к распараллеливанию антифеодальной, антидинастической революции в еще абсолютистских странах и восстания пролетариата в развитых буржуазных странах для общей революционной победы на старом континенте, которая в одно и то же время предоставила бы политический контроль пролетариату и ускорила бы внедрение в общую сеть технически отсталых регионов. Маркс заходит так далеко, что говорит: вы ненавидите царизм, который вас угнетает, но вы, русские революционеры, узнайте от нас, что капитализм, который придет ему на смену, в свою очередь тоже является режимом угнетения, почему бы не исключить эту перспективу, чтобы вместо его призыва, перескочить через него? Речь идет не столько о выживании русских первобытных сельскохозяйственных общин (или, по-другому, мiра), сколько о мощи современной рабочей революции в Европе, на которую Маркс рассчитывает при совершении этого скачка. Как всем казалось, Маркс опроверг тезис «Natura non facit saltus» («Природу не перепрыгнуть»), то никто наверняка не понял, что на самом деле он написал «Historia non facit saltus», «Историю не перепрыгнуть»!

Маркс, умерший в 1883 году, говорит в письме 1877 года в редакцию русского журнала: « Если Россия будет продолжать идти по тому пути, по которому она следовала с 1861 г., то она упустит наилучший случай, который история когда-либо предоставляла какому-либо народу, и испытает все роковые злоключения капиталистического строя ».

Предисловие Маркса и Энгельса к переводу «Манифеста» Веры Засулич относится к 1882 году — последнее слово. Как всегда, марксизм не дает пророчеств о будущем, но устанавливает условия, которые связывают будущие события. Наука — это запись условий, которые связывают между собой события, не отрицая, что они могут варьироваться в широком диапазоне изменчивости. Это относится как к прошлым событиям, так и к будущим событиям, и в отношении будущих событий может быть допущена ошибка, как она может быть совершена и для прошлых событий, но по неразличимым причинам, по неразличимым недостаткам.

« Если, — пишет Маркс, — русская революция послужит сигналом пролетарской революции на Западе (как мы уже упоминали в предыдущем выпуске «Нитей»), так что обе они дополнят друг друга, то современная русская общинная собственность на землю может явиться исходным пунктом коммунистического развития ». И в словах, которые идут ранее, он напоминает, что, с одной стороны, индустриализм развивается ускоренными темпами, с другой – больше половины земли все еще принадлежит крестьянским общинам.

С тех пор и индустриализация в некоторых регионах, и развитие сельского хозяйства шли сложными путями. Но остается фактом, что «скачок» через капиталистический социальный период (период, требовавший не несколько месяцев, а десятилетия), по мнению Маркса и Энгельса, был возможен только в том случае, если бы во всей Европе произошла революция рабочего класса.

Марксистская научная система не рухнула от того, что рабочая революция в Европе не смогла сопроводить русскую революцию.

Но было бы смешно, если бы Россия действительно могла найти путь (согласно фразам и многим цитатам из прекрасной книги Бертрама Вулфа «Three who made a revolution», богатой драгоценными материалами, но придерживающейся ошибочной линии) от феодализма по внекапиталистическому пути к посткапиталистическому социализму, и без капитализма, уничтоженного на Западе.

Сильнейшим из русских марксистов был Плеханов, признанный учитель Ленина. На Учредительном съезде II Интернационала 1889 года он заявил: « В России политическая свобода будет завоевана рабочим классом или не будет существовать никогда. Революционное движение в России восторжествует как рабочее движение или же никогда не восторжествует! ».

В то время никто не видел русскую либеральную буржуазию во главе революции, социал-демократы (тогда так назывались все марксистские социалисты) выдвигали на эту кандидатуру наемных рабочих. А народники или «популисты» — бедных крестьян, бродивших от села к селу, так как частичное освобождение 1861 года подталкивало их к насильственным восстаниям. Но их движение сводилось к индивидуалистическому террору, в то время как в больших городах начались первые всеобщие забастовки.

В 1892 году Энгельс собрал представителей двух партий в безуспешной попытке их объединения. Тогда это могло бы показаться ключевой формулой будущего: если на Западе крепостные и минимальные крестьяне были союзниками буржуазии в революции против феодалов, в России они стали бы союзниками городского пролетариата против феодалов и буржуазии. Это разделение сохранилось и в дальнейшем стало известным расколом. Но в конце концов марксистские большевики, победившие во главе с Лениным, даже относясь критически к революционному прозрению буржуазии и мелкой буржуазии, все же использовали фундаментальную поддержку крестьян. Вулф отмечает, что в распущенном Учредительном собрании 1917 года у эсеров, вышедших из народников, был 21 миллион голосов против 9 миллионов голосов за большевиков, преобладавших в Советах.

Здесь мы не уделяем главное внимание аграрному вопросу, а остановимся на формуле Плеханова. Кажется, её можно представить, слегка перефразировав его речь: в России действует абсолютизм, главная цель — завоевание политической свободы. На Западе она завоевана буржуазией (при поддержке рабочих). В России это завоевание не произойдет, если за него не будут бороться рабочие. Теоретик-марксист уровня Плеханова, с другой стороны, хотел донести и обратное: политическая власть царизма должна быть повержена, но буржуазия в России не способна на это и бессильна удержать власть после победы, поэтому именно рабочий класс должен победить и удержать её.

В противном случае может показаться, что абстрактное понятие «политической свободы» считается высшим общим принципом всех классов, так что и буржуазия, и рабочие должны были сражаться за неё, как за окончательное гражданское завоевание, и только потом переходить к социальным проблемам и борьбе. Это означало бы отказ от всей марксистской критики, которая демонстрирует буржуазную сущность и буржуазную цель постулатов свободы и демократии, и от сотни тысяч других текстов, по которым видно, что претензии на такие «высшие принципы» и «права человека» отражают интересы боссов, свободы и права владения для эксплуатации и обогащения, а так же необходимость разрушить препятствия феодальных форм, которые не обеспечивают такие права новым господам, фабрикантам, торговцам и банкирам. Теперь, чтобы достичь социализма, нужно пройти через промышленный, коммерческий и банковский капитализм, и для этого разрушить феодальную власть, причем политическая демократия была единственным оружием его разрушения в Европе последних двух веков. Только в этом смысле пролетарии боролись бы заодно с буржуазией, чтобы осуществить этот переход. Значит это было лишь средством, а не завершением или принципом, подобно тому, как движения за национальную независимость, сопровождавшие либеральные движения, были похожим средством или мостом.

Мы хорошо помним, что на краткий промежуток времени сама буржуазия откладывала либеральные гарантии, чтобы побороть реакцию и реставрацию, освободиться от менее решительных слоев и немедленно после этого помешать бывшим союзникам, рабочим, слишком высоко поднимавшим головы. Мы признаем, что исторически социалистический пролетариат был обязан бороться за демократию и свободу, но не в качестве последней цели, а в качестве средства для достижения своих целей: революции и социализма.

Плеханов выступал на конгрессе по воссозданию Интернационала, в то время, когда лассальянские миражи всеобщего избирательного права искушали социалистов всех стран, и было неясно, что хотя уже покойный Маркс и все еще живой Энгельс отмечали это право в своих немедленных требованиях, они никогда не признавали, будто широкое избирательное право ставило под сомнение их критику представительной демократии, как оболочки наемного рабства. На самом деле, чем больше это законное право расширяется, тем больше оно по факту ограничивается и переходит в руки социально привилегированного меньшинства.

Поэтому в 1889 году следовало сказать: у нас не будет демократической революции в России с ее юридическими требованиями, основанными на социальной силе буржуазного класса. Но было бы неверным сделать следующий вывод (здесь Вулф не понимал Ленина, и приписывал ему двойственную эпоху и двойственную душу, когда на деле речь идет о безукоризненном следовании линии марксизма): революция необходима для получения свободы, и мы дадим её пролетариату. Следовало бы сказать иначе: для перехода к социализму необходимо освободить современные производительные силы от феодальных и царистских оков, и не буржуазия, а пролетариат свергнет абсолютизм.

Поэтому, хотя мы не можем обойтись без уничтожения царизма, мы легко обойдемся без демократии « особой и характерной политической формы революции, в которой господствует и властвует капиталистический класс, чтобы войти в стабильную буржуазную фазу ».

Революция — не только для нас, социалистов, но и для самой буржуазии, — это процесс применения насилия, а не консенсуса или подсчета мнений и голосов. Демократия и парламентаризм необходимы для буржуазии после победы с оружием в руках и применением террора именно потому, что буржуазия желает господствовать над обществом, разделенным на классы.

Теперь вопрос о «скачке» через капитализм как экономической стадии в стране с населением 150 миллионов человек, занимающей четверть обитаемого мира, не следует понимать легкомысленно, и эта возможность оценивается Марксом только в связке с пролетарской революцией, охватывающей как минимум половину оставшегося передового мира. Но «скачок» через политическую форму, присущую переходу от феодализма к буржуазии или парламентской демократии, — событие гораздо более вероятное: в действительности в 1917 году так и произошло: от диктатуры абсолютизма к диктатуре пролетариата. «Скачок» преодолел классические фазы: диктатуру революционной буржуазии, а так же либерализм и избирательное право для всех граждан и всех партий.

Такая возможность не была прямо зависима от сопровождающей революции в Европе, упомянутой марксизмом в качестве строгого условия перехода к социализму в России. Но нестабильным было сосуществование этих условий:

-капиталистическая власть в Западной Европе;

-политическая диктатура пролетариата в России;

-капиталистическая экономика, запущенная в России.

Фактически Маркс связал социальное преодоление капитализма в России с западной революцией. Без неё такое преодоление было невозможно. Пролетарская диктатура может победить в вооруженной борьбе, но её жизнь будет коротка, если нельзя будет совершить скачок через капиталистическую экономическую стадию.

Согласно Вулфу и многим другим, Ленин до 1917 года или, по крайней мере, до 1914 года всегда считал, что произойдет демократическая революция, и что без демократии не может быть социализма. Но Ленин не хотел быть понятым в таком свете. Он всегда говорил: если для перехода к социализму и революции необходимо пройти через демократию, и если буржуазия её не обеспечит, то мы будем демократией, а затем отбросим ее. В конце концов, даже в свое время мы сможем отбросить даже диктатуру, когда преодолеем экономический капитализм. Но если мы сможем обойтись без демократии, то ничего страшного; она характеризует рождение капитализма, а не социализма. Ленин также говорил следующее: если для перехода к социалистической революции, нам нужно будет перейти не только к демократической революции, но и к периоду капитализма, то мы пройдем и этот путь.

Какая на нашем пути самая короткая дорога, на которую всегда ссылался Ленин? Только одна: красный флаг в Берлине, Лондоне, Париже.

Съезд русских социал-демократов в Брюсселе открылся 30 июля 1903 года. Плеханов доложил о программе, которая тогда оставалась программой большевиков до и после раскола 1917 года. Ленин почти не вмешивался в дискуссию: он позволил Плеханову отразить атаку небольшого меньшинства справа, в лице будущего ренегата Акимова. Последний оспаривал тезис: « Необходимое условие этой социальной революции составляет диктатура пролетариата, т. е. завоевание пролетариатом такой политической власти, которая позволит ему подавить всякое сопротивление эксплуататоров ».

Как вы сочетаете, говорит Акимов, этот тезис с требованием демократической республики, учредительного собрания и всеобщего избирательного права? Он поёт любимую песню всех бездельников: вы рассматриваете концепции партии и пролетариата как противоположности, считаете, что первое является активным субъектом, а второе — пассивным посредником… Плеханов дает прекрасный ответ: Всеобщее избирательное право, конечно, не фетиш. Нетрудно представить ситуацию, в которой победивший рабочий класс подавляет избирательное право своих буржуазных противников… Основополагающий принцип демократии: salus populi suprema lex (благо народа — высший закон). « В переводе на язык революционера это значит, что успех революции — высший закон. И если бы ради успеха революции потребовалось временно ограничить действие того или другого демократического принципа, то перед таким ограничением преступно было бы останавливаться… » Отмена смертной казни? Без исключений? Останется ли жив Николай II? Плеханову аплодируют, некоторые шумят, Ленин одергивает тех, кто шумит. Мартов намекает, что оратор был бы менее резок, если бы сказал, что ситуация, в которой пролетариат обязан поддерживать такие фундаментальные права, как свобода печати, маловероятна… В ответ Плеханов просто усмехается: Мерси!

Ленин выступает по поводу одной поправки. В одном предложении говорилось: « с противоречиями, присущими капитализму, растет число, недовольство и сплоченность пролетариев ». Она предлагает добавить: «…и сознательность». Ленин заявляет: « Эта вставка вносит ухудшение. Она создает представление, как будто стихийно растет сознательность. В международной же классовой партии (да будет нам позволено перевести, с языка полувековой давности, термин «социал-демократия» как «классовая партия») нет сознательной деятельности рабочих вне влияния классовой партии ». Комментатор Вулф извлекает из этих выражений доказательство особой склонности Ленина к движениям сверху… Речь идет только о строгой формулировке практики, какой она представляется в марксизме.

После 1905 года дискуссия становится еще жарче: сначала буржуазная революция, а затем пролетарская революция против буржуазии? Или пролетариат совершит буржуазную революцию без буржуазии и удержит власть, оставив капитализм на ногах? Возможна ли такая ситуация, или её реализация ознаменует поражение марксизма?

 

Сегодня

 

В нынешней ситуации все признают, что капиталистическая власть установлена по всему западному миру. Но что происходит в России? Сталинисты заявляют: свержение царизма есть свершившийся факт, а вместе с ним и свержение буржуазии. Господствует пролетарская диктатура. Социальная экономика уже не капиталистическая, а с каждым днем все более социалистическая.

Те, кто не доверяет этому упрощенному ответу, вспоминая долгую борьбу и перспективу Ленина, часто попадают впросак, не зная, как понять его строгую линию.

Есть целый ряд цитат из статей и писем, в которых, как представляется, Ленин был против грубой формулы пролетарской диктатуры и выдвинул ряд промежуточных формул. После активного участия в восстании, в котором не было никаких сомнений, коммунисты попытались бы выйти за рамки простой парламентской республики, установив демократическую диктатуру беднейших классов и даже довольствовались тем, что выступали в роли оппозиционных партий ко временным правительствам, рабочим правительствам и т.д.

Как это объяснить? Неужели Ленин настаивал на медленном переходе к формуле полной диктатуры пролетариата, осуществляемой коммунистической партией? Нет большого абсурда, чем мысль, будто бы Ленин доказывает Каутскому и другим ренегатам, что эта формула действует у Маркса и Энгельса с 1852 года (или раньше). Объяснение очевидно, и оно совсем другое и не похоже на тонкую калибровку прицела.

В годы, предшествовавшие войне 1905 года между Россией и Японией, мы находились в разгар пацифистского и реформистского периода на Западе, и не было никаких расчетов на вооруженную революцию в Европе, несмотря на численную силу социалистических партий. Все еще ожидалось, что две русские революции могли отдалиться друг от друга на десятилетия, в течение которых индустриализация могла проходить семимильными шагами. В этот период нельзя будет говорить о диктатуре пролетариата и правлении коммунистической партии. Но из-за особых условий отставания русская буржуазия не выдержит веса революции: в повстанческой борьбе её нужно заменить. Впоследствии не будет ни её власти, ни власти пролетариата, и станет невозможно теоретизировать о постоянном классовом сотрудничестве, не убив при этом возможности «второй революции». Коммунистическая партия, радикальное крыло социалистического интернационала, не может управлять или сотрудничать с буржуазией на основе капиталистической экономической структуры. И при этом она не может сохранить самодержавие. Таковы условия ужасной задачи.

Самодержавие начало распадаться с революцией 1905 года. Даже это не дает основания для скачка через капиталистическую фазу, но заставляет надеется, что весь мир вступит в решающий революционный период. В этот период формула Ленина стала звучать как «демократическая диктатура пролетариата и крестьянства». Почему демократическая? Потому что революция крестьян, а не наемных работников, происходит при демократических или буржуазных диктатурах, как во Франции в 1789 году. Если революция не сможет решить социальную проблему отмены наемного труда, то формула диктатуры пролетариата и правления одной коммунистической партии, не может и не должна использоваться, не должна быть скомпрометирована и опозорена.

Но наступает крупная война, и Ленин видит революцию возможной во всех странах, независимо от социал-патриотического предательства и против него. Тогда нам в Европе уже подходила формула диктатуры пролетариата без каких-либо дополнений. Не потому, что она была новой или только что открытой. А потому, что была хорошо известна и ожидаема на протяжении многих десятилетий, она отличалась от национальной или русской формулы, но при этом революционная Россия и Коммунистический Интернационал боролись именно за интернациональную диктатуру пролетариата.

Интернациональная революция провалилась, никакая пролетарская диктатура не смогла выжить в России. Она сопротивлялась, пока коммунистические партии в Европе боролись своими силами, чтобы в одиночку взять власть. Уже в 1924 году начались пустые разговоры о едином блоке с социал-демократами…

С тех пор революционная красная несушка, у которой выщипали перья абсолютистской династии и буржуазной демократии, не смогла в своем гнезде высидеть яйца с социалистическими птенцами.

Капиталистическая кукушка тотчас подкинула свое яйцо и объяснила преимущества механического инкубатора. Усач[1] следит за лампой и яйцами: всего за пятилетку уже готовы тысячи, миллионы и миллиарды, но не молодых петухов, которые возвестят о красном рассвете. Из них вылупляются кукушата, только кукушата, миллиарды кукушат, они вмешиваются в статистику, накапливают рубли и банковские ценные бумаги, как и в любой другой стране мира.

Накапливайте и берегите время. Даже скопище кукушат — это основа настоящей революции. Мы благодарны за то, что вы сорвали одежды с мисс Демократии, и лучше было оставить её совсем без откровенного купальника, в котором она щеголяет на ужасных и тошнотворных модных показах во всем «свободном мире».

Вы не перескочили через капитализм, потому что это было невозможно. Вы навсегда перескочили через буржуазную свободу: и это хороший результат.

Но впереди и то, и другое ждет могила.

 

[1] «Усач» — неаполитанское прозвище Сталина.