ИКП — Революционная стратегия и тактика в полемике Ленина и Розы Люксембург

PCI

Programme Communiste n 65-66 1974-1975

 

Вопрос о самоопределении

Если такой вопрос является краеугольным камнем инвариантной стратегии международного пролетариата, то именно это позицию занимает партия в отношении сопротивления народов, угнетенных империализмом, и жестокой борьбы, которую они ведут за свое национальное освобождение.

Повторяя общую нить, что была нарушена несколько раз поражениями и атаками оппортунизма в течение полутора века пролетарской борьбы, наше течение обязано постоянно вновь выдвигать кардинальные позиции марксистской доктрины, касающиеся национального и колониального вопросов.

Первые фундаментальные тексты «Новой Рейнской газеты», ключи к интернационалистической стратегии Маркса и Энгельса, объединяющие в одну сеть демократическую революцию в Германии, восстание парижских пролетариев, ненависть к русскому самодержавию и объективные условия перехода к социализму в Англии, современные «Лионские тезисы» Коммунистической Левой Италии(1926) через тезисы II-го съезда Коммунистического Интернационала (1920) — из этих работ возникает единая перспектива, направленная против многочисленных шлаков изменчивого, социально-демократического, меньшевистского, консилистского и сталинского ревизионизма: необходимость единого и централизованного сближения борьбы народов отсталых районов с борьбой пролетариев индустриальных метрополий.

Выступая против социал-демократического и сталинского видений, которые придают человечеству исторические условия конституции рас и национальностей в национальные государства, на основе «конкретных» (и мирных) путей к социализму; а тем более против слепого и контрреволюционного индифферентизма некоторых «антипарламентских» или «левых» групп, отрицающих движение и войны за национальное освобождение и их какой-либо прогрессивный характер, мы должны постоянно повторять те же принципы и ту же единственную программу, способную сегодня провести соответствующий анализ движений и регулировку социальных сил в экономически отсталых районах, а завтра – обеспечить эффективную организацию мировой партии с постоянным учетом этих принципов, способных направить пролетарские отряды на захват власти.

Но понимание этих важнейших вопросов не может иметь никакой лучшей поддержки, чем напоминание о борьбе и исторических дебатах, в которых доктрина партии родилась, развилась и стала ясной в разгар нападений ревизионизма и путаницы всех сортов. Таким образом, исторически и в отношении «национального вопроса», возвращение к марксистской ортодоксии было реализовано в течение первых двух десятилетий века против правых империалистических отклонений Второго Интернационала. (Бернштейн, Ван Кол) и реакции «детской левизны» на это правое течение, в той или иной степени представленной голландским антиреформистским крылом (Паннекук), русским (Пятаков, Бухарин и вообще сторонники «империалистического экономизма») и, наконец, польским (Радек, Роза Люксембург).

Подобно Ленину и партии большевиков, что мы должны восстановить учение по этому вопросу, а восстановление неотделимо от медленной, упорной, трудоемкой и неустанной работы по отделению от ошибок, чей успех стал бы судьбоносен для класса и его партии.

Вот некоторые вехи этой борьбы, которые мы предлагаем здесь вспомнить, особенно те, которые касаются полемики Розы Люксембург против Ленина, в трех пунктах:

— теоретическое и практическое значение марксистского взгляда на право народов на самоопределение;

— признание революционного и прогрессивного характера войн национального освобождения в эпоху империализма;

— тактическая роль предоставления права на отделение других народов в процессе демократической диктатуры пролетариата, особенно в России.

Это не вопрос «подсчета» ошибок Розы Люксембург. В этом случае для нас это было бы мелочной и особенно антиматериалистической проблемой. Роза Люксембург была блестящим представителем на Западе и, несомненно, самым последовательным из интернационального революционного движения, стремящимся найти за бесчисленными социал-демократическими фальсификациями основные направления марксистской доктрины. Из серии битв, история которых оставила нам живое свидетельство: ее героический вызов «Священному союзу» и социал-демократическому режиму, что подействует как ликвидатор банкротства Имперского Рейха и обеспечит кровавый переход к демократической республике в решающие месяцы октября-декабря 1918 года до высшей жертвы в январе 1919 года; кроме того, это ее беспощадная борьба против ревизионизма Бернштейна и Вандервельда; яростная защита русской революции 1905 года против легалитарного склероза профсоюзной бюрократии и академической достаточности официальной социал-демократии в Германии; непрекращающиеся споры против первых попыток отказаться от революционной марксистской точки зрения Каутского, а затем Гильфердинга и Бауэра; неоднократное провозглашение пролетарского антимилитаризма и интернационализма на конгрессах II Интернационала и немецкой партии.

Однако по причинам, которые мы обсудим в другом месте[1], это течение не смогло восстановить нить программы в отношении трех упомянутых выше пунктов, которые, как мы заметим, составляют логические моменты доктрины «перманентной революции».

Несчастье состоит в том, что сегодня вновь актуализируются, хотя в наиболее частой карикатурной форме, те же теоретические отклонения и те же практические ошибки, что и раньше. Марксизм, который является наукой революции и также контрреволюции, обычно обращается к прошлому пролетарской борьбы, чтобы просветить его действия в настоящем и лучшим образом дать критику основ оппортунизма, что помимо формальных представлений, имеют инвариантную природу. Именно в этом смысле мы должны понимать эту краткую работу, а точнее как ответ на максималистскую и ликвидационную индифферентность в национальном вопросе, напомнив тезисы, установленные раз и навсегда, и которые станут оружием класса, как только он избавится от всякой оппортунистической путаницы.

 

I

Вопрос о самоопределении

Противоречие между Розой Люксембург и Лениным по поводу права на самоопределение в его историческом контексте снова должно быть поднято. В рамках Польши, которая увидела стремительную индустриализацию, поверх традиционных аграрных структур, в 1890-х годах сформировалось и консолидировалось крайнее крыло польского социалистического движения (образование Социалистической партии Королевства Польского, SDKP, в 1893 году и Социалистической партии Королевства Польского и Литвы, SDKPiL, в 1899 году) в результате ожесточенной битвы против вспыхнувшего национализма Польской социалистической партии во главе с Пилсудским; это крыло сделало теоретические тактические выводы, которые Роза Люксембург уже изложила в своей статье 1897 года «Социализм в Польше»:

«Социал-демократия поняла, что польский вопрос уже был разрешен в отрицательном смысле капиталистическим развитием Польши, поскольку последняя была объединена с Россией с ее капиталистическими производственными и меновыми отношениями, и в которой господствующие классы, для которых принадлежность к России является жизненно важным условием, стали сильными сторонниками иностранного господства в Польше. Поэтому стремление использовать силы пролетариата для воссоздания Польши как классового государства не столько излишне, сколько неосуществимо, утопично. В том же процессе социал-демократия также выработала положительную политическую повестку дня польского рабочего класса. То же капиталистическое развитие, которое обеспечивает экономическую интеграцию Польши и России, имеет второе следствие — постепенное захоронение русского абсолютистского режима. И так как польскому рабочему классу невозможно реализовать национальное освобождение Польши вопреки направлению его капиталистического развития, то поэтому его непосредственная классовая обязанность — сделать общее дело с российскими рабочими за завоевание, прежде всего, конституционной свободы в Российской империи со свободами автономии, применимыми к Польше»[2]

Это предложение, вероятно, имело то преимущество, что способствовало созданию рабочего движения как социалистического политического движения, освобожденного от любого  подчинения трусливой буржуазии, связанной с местной аристократической землевладельческой властью и великорусским царизмом, концентрируя свои силы в борьбе против своего классового врага и пронизывая это же движение сильным интернационалистическим духом. С другой стороны, оно имело серьезный недостаток: недооценку или, что хуже, игнорирование того факта, что устойчивое отношение национального угнетения между Россией и Польшей, чьи идеологические отражения проникали, помимо мелкой крестьянской буржуазии, в широкие слои рабочего класса, представляло собой мощное препятствие на пути полноценного и свободного развития этого пролетарского интернационализма, защищая который Ленин и Роза Люксембург, несмотря на все их разногласия, всегда оказывались бок о бок. Признание права Польши на отделение и, следовательно, на распад этой загнившей связи, было в программе российской социал-демократической рабочей партии (РСДРП) непременным условием классовой и политической независимости, воинствующего интернационализма российского социализма, а также польского социализма — так же, как в видении Маркса и Энгельса, разрыв колониальной связи между Дублином и Лондоном играл роль для рабочего класса Англии и Ирландии. В этой чрезвычайно диалектической перспективе «автономия» в рамках «конституционной свободы», завоеванной в Российской империи, была слабой и противоречивой заменой «права на отделение», защищаемого Лениным и первоначально Плехановым как единственный теоретический принцип, что поражает те материальные корни, которые отделяют и делает чужими друг другу не две «нации», как в абстрактной мысли буржуазии, а два великих славянских крыла рабочего и социалистического движения.

«Мы стоим за право на отделение ввиду черносотенного великорусского национализма, который так испоганил дело национального сожительства, что иногда больше связи получится после свободного отделения!» — писал Ленин Шаумяну в декабре 1913 года, — «Право на самоопределение есть исключение из нашей общей посылки централизма. Исключение это, безусловно, необходимо перед лицом черносотенного великорусского национализма, и малейший отказ от этого исключения (…) глупенькая игра на руку великорусскому черносотенному национализму»[3]

Чтобы освободить поле интернациональной классовой борьбы от громоздких останков и исторической инертности отношений между угнетенной нацией и угнетающей нацией — и поэтому в наднациональных интересах пролетариата, а не в силу вечных принципов лицемерной буржуазной идеологии — по словам Ленина, русская социал-демократия должна была написать это право на своем знамени. В строках этой работы мы продемонстрировали, что такое решение, далекое от какого-либо конституционалистического формализма и любой метафизической абстракции, доказало свою самую строгую связь с линией классиков марксизма[4].

Те, кто не понял мощную диалектику — это Роза Люксембург, которая уже сталкивалась с сильной оппозицией по этому вопросу на лондонском международном съезде в 1896 году, и Лео Йогихес — увидел камень преткновения в объединении с РСДРП на съезде 1903 года[5]; и если этот первый эпизод не помешал вступлению польской партии в российскую партию на съезде в Стокгольме (1906), то все же несогласие сохранилось, о чем свидетельствует полемика, упомянутая на следующих страницах, вместе с другими фатальными причинами разногласия. Однако ничего не было бы столь мелочно, и по-сталински тупо, как видеть спор между Лениным и Люксембургом о праве на самоопределение только в качестве столкновения два противоположных подходов к чистой и простой проблеме тактики антицаристской борьбы: в самом деле, это были мировые стратегические вопросы пролетарского движения высокого значения. Именно в связи с этим, мы считаем, что важно не только изучать, но в настоящее время детально исследовать детали извилистого и часто трудного развития давней полемики.

Наиболее тщательный анализ, краткая критика позиций Розы Люксембург по проблеме «права на разделение» развивается в статье Ленина «О праве наций на самоопределение», написанной в мае 1914[6]. Это исследование и опровержение основных тезисов Люксембург, именно тех, которые постоянно вдохновляли ее выразить позицию по национальному вопросу от самых ранних сочинений до смерти, и наиболее завершенное выражение которой находится в серии статей 1908-1909 годов «Национальный вопрос и автономия»[7], на которой Ленин основывает свою критику. В этой серии статей Роза Люксембург задает вопрос о действительности пункта 9 программы РСДРП, принятой на втором съезде партии в 1903 году, что гарантировал республику с демократической конституцией и, среди прочего, «признание права на самоопределение всех наций, входящих в состав государства». Последуем линии критики Ленина, которая позволит нам разоблачить концепции Розы Люксембург и выявить все ее недостатки.

 

1. Метафизический идеализм или диалектический материализм?

Ленин начинает задавать вопрос о методе. Что касается определения «права на самоопределение», то он отмечает, что есть два варианта рассмотрения этого вопроса. Первый режим, абстрактный, метафизический, ищет ответы в юридических определениях, взятых из «общих понятий» закона. Второй, наоборот, материалистический и диалектический, относится к историческому и экономическому изучению национальных движений. Именно на нем резолюции Международного конгресса Лондона 1896 года и формулировки 9 пункта программы РСДРП

Тогда каков, с этой точки зрения, верный марксистский способ постановки проблемы? Во-первых, можно видеть, что национальные движения в России и в других местах являются результатом окончательной победы капитализма над феодализмом; Вот почему нужно искать материальные, то есть экономические основы. Ленин пишет:

«Экономическая основа этих движений состоит в том, что для полной победы товарного производства необходимо завоевание внутрежегодника буржуазией, необходимо государственное сплочение территорий с населением, говорящим на одном языке, при устранении всяких препятствий развитию этого языка и закреплению его в литературе. Язык есть важнейшее средство человеческого общения; единство языка и беспрепятственное развитие есть одно из важнейших условий действительно свободного и широкого, соответствующего современному капитализму, торгового оборота, свободной и широкой группировки населения по всем отдельным классам, наконец — условие тесной связи рынка со всяким и каждым хозяином или хозяйчиком, продавцом и покупателем».

В результате:

«Образование национальных государств, наиболее удовлетворяющих этим требованиям современного капитализма, является поэтому тенденцией (стремлением) всякого национального движения. Самые глубокие экономические факторы толкают к этому».

Отсюда первый вывод, вытекающий из применения к вопросу материалистического и диалектического метода: стоит понять, что такое свободное определение наций, анализируя историко-экономические условия национальных движений, то есть:

«Под самоопределением наций разумеется государственное отделение их от чуженациональных коллективов, разумеется образование самостоятельного национального государства».

Ленин тогда замечает, что этот способ постановки проблемы — это метод самого классического марксизма, в частности, Каутского. И он быстро рассматривает тезисы статьи, опубликованной в 1908 году в форме брошюры: «Национальность и интернациональность»[8]: 1) Национальное государство есть форма государства, наиболее соответствующая современным (т.е. капиталистическим, цивилизованным, экономически-прогрессивным в отличие от средневековых, докапиталистических и проч.) условиям, есть та форма, в которой оно всего легче может выполнить свои задачи (т. е. задачи наиболее свободного, широкого и быстрого развития капитализма) 2) пестрые в национальном отношении государства (так называемые государства «национальностей» в отличие от «национальных» государств) являются всегда государствами, внутреннее сложение которых по тем или другим причинам осталось ненормальным или недоразвитым (отсталым).

Было бы неправильно думать, что позиция Каутского является беспричинной или просто «научной» в узком смысле, то есть академической. На самом деле она имеет сильное политическое и полемическое содержание. Он выступает против оппортунистического направления в международной социал-демократии и, в частности, резко против тезисов, принятых австрийской социал-демократией. Представители последней Карл Реннер и Отто Бауэр защищали не принцип права наций на самоопределение, а противоположные ему националистические и мелкобуржуазные позиции в пользу принципа национальной культурной автономии. Каутский осудил «переоценку национального фактора» и то, что это правое течение полностью позабыло об интернациональном факторе.

Именно эти классические марксистские концепции защищены Каутским и восстановлены Лениным, и это является объектом наиболее жестких нападений Розы Люксембург в ее статье «Национальный вопрос и автономия». Для Розы Люксембург вопрос свободного определения является мнимой проблемой; она предпочитает  принципиально оппортунистический подход к проблеме отношения социалистов к угнетенным национальностям и народам. Итак, по ее словам:

«Это “наилучшее” национальное государство есть только абстракция, легко поддающаяся теоретическому развитию и теоретической защите, но не соответствующая действительности» (цитируется Лениным).

На самом деле развитие великих капиталистических держав и империализм делает иллюзорным право на самоопределение для малых государств:

«Можно ли серьезно говорить, — восклицает Роза Люксембург, — о “самоопределении” формально независимых черногорцев, болгар, румын, сербов, греков, отчасти даже швейцарцев, независимость которых сама является продуктом политической борьбы и дипломатической игры “европейского концерта”?”! Учитывая (…) необходимость борьбы за существование на международном рынке, универсальную политику и колониальные владения для крупных капиталистических государств (…) наилучше соответствует условиям “не государство национальное, как полагает Каутский, а государство хищническое» (цитируется Лениным)[9].

Ленин показывает, как легко найти слабую точку позиции Люксембург: проблему политического самоопределения наций в буржуазном обществе, их независимость как государства Роза Люксембург заменила вопросом об их автономии и их экономической независимости, и просто забыла о… реальности, то есть политических последствий проникновения меркантилизма, рыночной экономики и распространения буржуазных производственных отношений в мире, в географических районах с докапиталистическим историческим циклом. И Ленин вспомнил:

1) что большая часть Азии находится в положении колоний великих держав или зависимых и угнетенных государств на национальном уровне;

2) что в этом регионе земного шара условия для наиболее полного развития рыночного производства, наиболее свободного, самого широкого и быстрого роста существуют только в Японии, то есть в независимом национальном государстве;

3) что капитализм, пробуждая Азию, также пробуждает здесь и всюду национальные движения, которые, как правило, составляют национальные государства, способные обеспечить капитализм наилучшими условиями развития;

4) и, наконец, что марксизм не может упускать из виду сильные экономические факторы, которые порождают тенденции к созданию национальных государств.

Роза Люксембург просто забыла — мы увидим позже, почему — материалистический метод при рассмотрении национального вопроса. Таким образом, в своей статье она называет 9 пункт программы РСДРП «метафизической фразеологией», не понимая, что покидает область материалистической диалектики, рискуя оказаться в обществе худших мелких буржуа и либеральных оппортунистов! Это показывает ей Ленин в истинном направлении теоретического марксизма, который остается для нас непревзойденной моделью:

«Безусловным требованием марксистской теории при разборе какого бы то ни было социального вопроса является постановка его в определенные исторические рамки, а затем, если речь идет об одной стране (например, о национальной программе для данной страны), учет конкретных особенностей, отличающих эту страну от других в пределах одной и той же исторической эпохи.

Что означает это безусловное требование марксизма в применении к нашему вопросу?

Прежде всего оно означает необходимость строго разделить две, коренным образом отличные, с точки зрения национальных движений, эпохи капитализма. С одной стороны, это — эпоха краха феодализма и абсолютизма, эпоха сложения буржуазно-демократического общества и государства, когда национальные движения впервые становятся массовыми, втягивают так или иначе все классы населения в политику путем печати, участия в представительных учреждениях и т. д. С другой стороны, перед нами эпоха вполне сложившихся капиталистических государств, с давно установившимся конституционным строем, с сильно развитым антагонизмом пролетариата и буржуазии, — эпоха, которую можно назвать кануном краха капитализма.

Для первой эпохи типично пробуждение национальных движений, вовлечение в них крестьянства, как наиболее многочисленного и наиболее “тяжелого на подъем” слоя населения в связи с борьбой за политическую свободу вообще и за права национальности в частности. Для второй эпохи типично отсутствие массовых буржуазно-демократических движений, когда развитой капитализм, все более сближая и перемешивая вполне уже втянутые в торговый оборот нации, ставит на первый план антагонизм интернационально слитого капитала с интернациональным рабочим движением.

Конечно, та и другая эпоха не отделены друг от друга стеной, а связаны многочисленными переходными звеньями, причем разные страны отличаются еще быстротой национального развития, национальным составом населения, размещением его и т. д. и т. п. Не может быть и речи о приступе к национальной программе марксистов данной страны без учета всех этих общеисторических и конкретно-государственных условий».

Но именно вопрос исторического периода, пройденного Россией, Роза Люксембург полностью игнорирует.

 

2. Непонимание последовательности исторических циклов и его последствия для тактики

Повторим еще раз: Роза Люксембург критикует в своей статье 9 пункт программы социал-демократии, который она называет «метафизическим»; но, по сути, это то, в чем ее упрекает Ленин: она не задает вопрос о том, какой исторический период пересекает Россия, каковы конкретные особенности национального вопроса и национальных движений этой страны в то время. Она даже не пытается определить, на каком историческом этапе развития капитализма находится Россия в начале 20-го века, и, следовательно, каковы особенности национального вопроса страны. Вот почему из-под ее пера и всегда с прежней спокойной уверенностью выходит следующий аргумент:

«…несмотря на растяжимость принципа “право нации на самоопределение”, который является чистейшим общим местом, будучи, очевидно, одинаково применимым не только к народам, живущим в России, но и к нациям, живущим в Германии и Австрии, Швейцарии и Швеции, Америке и Австралии, мы не находим его ни в одной программе современных социалистических партий…» (цитируется Лениным).

Ленин охотно показывает абсурдность такого отношения: марксистам ясно, что принцип самоопределения распространяется в отношении наций, где есть буржуазно-демократические национальные движения, и только. Поэтому бесполезно рассчитывать найти этот принцип в программах социалистических партий в странах, где больше нет национальных буржуазно-демократических движений… в этом нет смысла! На самом деле, без сравнения политического и экономического развития стран и их соответствующих программ марксистка Роза Люксембург теряет из вида кое-что существенное: разница между странами, где буржуазно-демократические реформы уже давно завершены, и теми, где они еще не начали реализовываться. Как показывает Ленин, это различие является ключом к целой проблеме:

«В Западной, континентальной, Европе эпоха буржуазно-демократических революций охватывает довольно определенный промежуток времени, примерно, с 1789 по 1871 год. Как раз эта эпоха была эпохой национальных движений и создания национальных государств. По окончании этой эпохи Западная Европа превратилась в сложившуюся систему буржуазных государств, по общему правилу при этом национально-единых государств. Поэтому теперь искать права самоопределения в программах западноевропейских социалистов значит не понимать азбуки марксизма.

В Восточной Европе и в Азии эпоха буржуазно-демократических революций только началась в 1905 году. Революции в России, Персии, Турции, Китае, войны на Балканах — вот цепь мировых событий нашей эпохи нашего “востока”. И в этой цепи событий только слепой может не видеть пробуждения целого ряда буржуазно-демократических национальных движений, стремлений к созданию национально-независимых и национально-единых государств. Именно потому и только потому, что Россия вместе с соседними странами переживает эту эпоху, нам нужен пункт о праве наций на самоопределение в нашей программе».

Конкретный пример показывает, насколько Розы Люксембург запуталась в этом вопросе. В поддержку своего тезиса она направляет внимание читателя к положению Австро-Венгрии:

«…в особенности, программа партии, которая действует в государстве с чрезвычайно пестрым национальным составом и для которой национальный вопрос играет первостепенную роль, — программа австрийской социал-демократии не содержит принципа о праве наций на самоопределение» (цитируется Лениным).

Ответная реакция Ленина такова:

1) буржуазно-демократическая революция, начатая в 1848 году и завершенная в 1867 году, является закрытой для Австрии, и в этой стране нет никаких факторов, которые могли бы «породить скачки», что в конечном итоге ведут к формированию независимых национальных государств;

2) в обсуждаемой проблеме отношения между национальностями в Австрии и России совершенно разные. Какими они представляются в Австрии?

«Австрия не только была долгое время государством с преобладанием немцев, но австрийские немцы претендовали на гегемонию среди немецкой нации вообще. Эта “претенция”, как может быть соблаговолит припомнить Роза Люксембург (столь не любящая будто бы общие места, шаблоны, абстракции…), разбита войной 1866 года. Господствующая в Австрии нация, немецкая, оказалась за пределами самостоятельного немецкого государства, создавшегося окончательно к 1871 году. С другой стороны, попытка венгров создать самостоятельное национальное государство потерпела крушение еще в 1849 году, под ударами русского крепостного войска.

Таким образом создалось чрезвычайно своеобразное положение: со стороны венгров, а затем и чехов, тяготение как раз не к отделению от Австрии, а к сохранению целости Австрии именно в интересах национальной независимости, которая могла бы быть совсем раздавлена более хищническими и сильными соседями! Австрия сложилась, в силу этого своеобразного положения, в двухцентровое (дуалистическое) государство, а теперь превращается в трехцентровое (триалистическое: немцы, венгры, славяне)».

Своеобразные условия России, в отношении национального вопроса, в точности противоположны:

«Россия — государство с единым национальным центром, великорусским. Великорусы занимают гигантскую сплошную территорию, достигая по численности приблизительно 70 миллионов человек. Особенность этого национального государства, во-1-х, та, что “инородцы” (составляющие в целом большинство населения — 57%) населяют как раз окраины; во-2-х, та, что угнетение этих инородцев гораздо сильнее, чем в соседних государствах (и даже не только в европейских); в-3-х, та, что в целом ряде случаев живущие по окраинам угнетенные народности имеют своих сородичей по ту сторону границы, пользующихся большей национальной независимостью (достаточно вспомнить хотя бы по западной и южной границе государства — финнов, шведов, поляков, украинцев, румын); в-4-х, та, что развитие капитализма и общий уровень культуры нередко выше в “инородческих” окраинах, чем в центре государства. Наконец, именно в соседних азиатских государствах мы видим начавшуюся полосу буржуазных революций и национальных движений, захватывающих частью родственные народности в пределах России».

Поэтому абсурдно сравнивать Россию с Австрией в вопросе о самоопределении. Анализ конкретных исторических особенностей национального вопроса в России придает особое значение признанию принципа права наций на самоопределение. Вот почему русские марксисты так много настаивали на втором съезде РСДРП по этому вопросу.

 

3. Тактика социал-демократов: марксизм или практицизм?

Один из аргументов, на котором особенно настаивает Роза Люксембург, заключается в том, что 9 пункт программы РСДРП не является практическим, он «не дает никакого практического указания для повседневной политики пролетариата, никакого практического разрешения национальных проблем». Ленин отвечает тем, что заявить, что «практическое отношение» в национальном вопросе может иметь три значения: или претендовать на поддержку всех национальных устремлений; или попросить дать ответ: «да» или «нет» на вопрос об отделении каждой нации; или либо вообще непосредственную «осуществимость» национальных требований в ближайшем будущем.

1) Для буржуазии «практическое» отношение будет состоять в поддержке всех национальных устремлений. Но, как говорит Ленин:

«Политика пролетариата в национальном вопросе (как и в остальных вопросах) лишь поддерживает буржуазию в определенном направлении, но никогда не совпадает с ее политикой. Рабочий класс поддерживает буржуазию только в интересах национального мира (которого буржуазия не может дать вполне и который осуществим лишь в меру полной демократизации), в интересах равноправия, в интересах наилучшей обстановки классовой борьбы. Поэтому как раз против практицизма буржуазии пролетарии выдвигают принципиальную политику в национальном вопросе, всегда поддерживая буржуазию лишь условно».

2) Может также показаться очень «практичным» ответ «да» или «нет» на вопрос об отделении каждой нации. Теперь такое требование, как и предыдущее, имеет тенденцию подчинять пролетариат политике буржуазии:

«Буржуазия всегда на первый план ставит свои национальные требования. Ставит их безусловно. Для пролетариата они подчинены интересам классовой борьбы. Теоретически нельзя ручаться наперед, отделение ли данной нации или ее равноправное положение с иной нацией закончит буржуазно-демократическую революцию; для пролетариата важно в обоих случаях обеспечить развитие своего класса; буржуазии важно затруднить это развитие, отодвинув его задачи перед задачами «своей» нации. Поэтому пролетариат ограничивается отрицательным, так сказать, требованием признания права на самоопределение, не гарантируя ни одной нации, не обязуясь дать ничего насчет другой нации»

3) То, что интересует прежде всего буржуазию, это немедленная «осуществимость» данного требования: в этом понимании «практика» приводит к постоянному компромиссу с буржуазией иных наций в ущерб пролетариату:

«Пролетариату же важно укрепление своего класса против буржуазии, воспитание масс в духе последовательной демократии и социализма. (…) Вся задача пролетариев в национальном вопросе “непрактична”, с точки зрения националистической буржуазии каждой нации, ибо пролетарии требуют “абстрактного” равноправия, принципиального отсутствия малейших привилегий, будучи враждебны всякому национализму».

Вот почему пролетариат должен быть против «практики», которая сводится к подчинению буржуазной политике:

«Буржуазия угнетенных наций во имя “практичности” своих требований будет звать пролетариат к безусловной поддержке ее стремлений. Всего практичнее сказать прямое “да”, за отделение такой-то нации, а не за право отделения всех и всяких наций!

Пролетариат против такого практицизма: признавая равноправие и равное право на национальное государство, он выше всего ценит и ставит союз пролетариев всех наций, оценивая под углом классовой борьбы рабочих всякое национальное требование, всякое национальное отделение. Лозунг практицизма есть на деле лишь лозунг некритического перенимания буржуазных стремлений».

Еще один аргумент, примененный Розой Люксембург, который, к сожалению, стал одной из самых любимых присказок схоластиков всех инфантильных левых, состоит в том, что защита права на самоопределение на практике сводится к поддержке буржуазного национализма угнетенных наций. Ленин ответил, что это борьба против угнетения господствующей нации, а не поиск привилегий для угнетенной нации, и особенно, что отрицание лозунга права самоопределения равносильно игре в угнетателя:

«Мы отвечаем: нет, именно буржуазии важно здесь “практичное” решение, а рабочим важно принципиальное выделение двух тенденций. Поскольку буржуазия нации угнетенной борется с угнетающей, постольку мы всегда и во всяком случае и решительнее всех за, ибо мы самые смелые и последовательные враги угнетения. Поскольку буржуазия угнетенной нации стоит за свой буржуазный национализм, мы против. Борьба с привилегиями и насилиями нации угнетающей и никакого попустительства стремлению к привилегиям со стороны угнетенной нации.

Если мы не выставим и не проведем в агитации лозунга права на отделение, мы сыграем на руку не только буржуазии, но и феодалам и абсолютизму угнетающей нации. Этот довод Каутский давно выдвинул против Розы Люксембург, и этот довод неоспорим. Боясь “помочь” националистической буржуазии Польши, Роза Люксембург своим отрицанием права на отделение в программе российских марксистов помогает на деле черносотенцам великорусам. Она помогает на деле оппортунистическому примирению с привилегиями (и хуже, чем привилегиями) великорусов.

Увлеченная борьбой с национализмом в Польше, Роза Люксембург забыла о национализме великорусов, хотя именно этот национализм и страшнее всего сейчас, именно он менее буржуазен, но более феодален, именно он главный тормоз демократии и пролетарской борьбы. В каждом буржуазном национализме угнетенной нации есть общедемократическое содержание против угнетения, и это-то содержание мы безусловно поддерживаем, строго выделяя стремление к своей национальной исключительности, борясь с стремлением польского буржуа давить еврея и т. д. и т. д.

Это — “непрактично” с точки зрения буржуа и мещанина. Это — единственно практичная и принципиальная и действительно помогающая демократии, свободе, пролетарскому союзу политика в национальном вопросе».

 

4. Оппортунистический антиоппортунизм

Вопрос об отделении Норвегии от Швеции еще более ясно показывает ошибку Розы Люксембург в вопросе о самоопределении. Ее рассуждения таковы:

«Последнее событие в истории федеративных отношений, отделение Норвегии от Швеции, — в свое время торопливо подхваченное социал-патриотичной польской печатью (см. краковский “Напшуд”) как отрадное проявление силы и прогрессивности стремлений к государственному отделению, — немедленно превратилось в разительное доказательство того, что федерализм и вытекающее из него государственное отделение отнюдь не являются выражением прогрессивности или демократизма. После так называемой норвежской “революции”, которая состояла в смещении и удалении из Норвегии шведского короля, норвежцы преспокойно выбрали себе другого короля, формально отвергнув народным голосованием проект учреждения республики. То, что поверхностные поклонники всяких национальных движений и всяческих подобий независимости провозгласили “революцией”, было простым проявлением крестьянского и мелкобуржуазного партикуляризма, желания за свои деньги иметь “собственного” короля вместо навязанного шведской аристократией, а следовательно, было движением, не имеющим решительно ничего общего с революционностью. Вместе с тем эта история разрыва шведско-норвежской унии снова доказала, до какой степени и в данном случае федерация, существовавшая до тех пор, была только выражением чисто династических интересов, а следовательно, формой монархизма и реакции» (цитируется Лениным).

Чтобы выделиться от польской оппортунистической социал-демократии (сгруппированной вокруг «Naprzod»), в которой она как подлинный революционер всегда пыталась разоблачить узкий шовинизм, Роза Люксембург приходит к точному вопросу об отделении Норвегии от Швеции, оспаривая требование, признающее право на свободное отделение, в программе социал-демократов разнородного национального государства.

Ленин отвечает, анализируя в первую очередь конкретные исторические условия отделения Норвегии от Швеции:

«Норвегию сближают с Швецией связи географические, экономические и языковые не менее тесные, чем связи многих невеликорусских славянских наций с великорусами. Но союз Норвегии с Швецией был недобровольный, так что о “федерации” Роза Люксембург говорит совсем зря, просто потому, что она не знает, что сказать. Норвегию отдали Швеции монархи во время наполеоновских войн, вопреки воле норвежцев, и шведы должны были ввести войска в Норвегию, чтобы подчинить ее себе.

После этого в течение долгих десятилетий, несмотря на чрезвычайно широкую автономию, которой пользовалась Норвегия (свой сейм и т. д.), трения между Норвегией и Швецией существовали беспрерывно, и норвежцы всеми силами стремились сбросить с себя иго шведской аристократии. В августе 1905 года они, наконец, и сбросили его: норвежский сейм постановил, что король шведский перестал быть королем норвежским, а произведенный затем референдум, опрос норвежского народа, дал подавляющее большинство голосов (около 200 тысяч против нескольких сот) за полное отделение от Швеции. Шведы, после некоторых колебаний, примирились с фактом отделения».

После этого незаменимого напоминания Ленин решает задачи пролетариата двух стран во время отделения:

«По вопросу об отделении мы не знаем, обязывала ли социалистическая норвежская программа норвежских с.-д. держаться одного определенного мнения. Допустим, что нет, что норвежские социалисты оставляли открытым вопрос о том, насколько достаточна была для свободной классовой борьбы автономия Норвегии и насколько тормозили свободу хозяйственной жизни вечные трения и конфликты с шведской аристократией. Но что норвежский пролетариат должен был идти против этой аристократии за норвежскую крестьянскую демократию (при всех мещанских ограниченностях последней), это неоспоримо.

А шведский пролетариат? Известно, что шведские помещики, споспешествуемые шведскими попами, проповедовали войну против Норвегии, и так как Норвегия гораздо слабее Швеции, так как она испытывала уже шведское нашествие, так как шведская аристократия имеет очень сильный вес в своей стране, то проповедь эта была очень серьезной угрозой. Можно ручаться, что шведские Кокошкины долго и усердно развращали шведские массы призывами к “осторожному обращению” с “растяжимыми формулами политического самоопределения наций”, размалевыванием опасностей “распада государства” и уверениями в совместимости “народной свободы” с устоями шведской аристократии. Не подлежит ни малейшему сомнению, что шведская социал-демократия изменила бы делу социализма и делу демократии, если бы она не боролась изо всех сил и с помещичьей и с “кокошкинской” идеологией и политикой, если бы она не отстаивала помимо равноправия наций вообще (признаваемого и Кокошкиными) права наций на самоопределение, свободы отделения Норвегии.

Тесный союз норвежских и шведских рабочих, их полная товарищеская классовая солидарность выигрывала от этого признания шведскими рабочими права норвежцев на отделение. Ибо норвежские рабочие убеждалась в том, что шведские не заражены шведским национализмом, что братство с норвежскими пролетариями для них выше, чем привилегии шведской буржуазии и аристократии. Разрушение связей, навязанных Норвегии европейскими монархами и шведскими аристократами, усилило связи между норвежскими и шведскими рабочими».

В заключение Ленин указывает на происхождение ошибок Розы Люксембург в вопросе о праве народов на самоопределение:

«Для польских с.-д. “право самоопределения”, конечно, не имеет такого важного значения, как для русских. Вполне понятно, что борьба с националистически ослепленной мелкой буржуазией Польши заставила с.-д. поляков с особенным (иногда, может быть, чуточку чрезмерным) усердием “перегибать палку”. Ни один российский марксист никогда и не думал ставить в вину польским с.-д., что они против отделения Польши. Ошибку делают эти с.-д. лишь тогда, когда пробуют — подобно Розе Люксембург — отрицать необходимость признания права на самоопределение в программе российских марксистов.

Это значит, в сущности, переносить отношения, понятные с точки зрения краковского горизонта, на масштаб всех народов и наций России, великороссов в том числе. Это значит быть “польскими националистами навыворот”, а не российскими, не интернациональными социал-демократами».

 

5. Роза Люксембург, Международная социал-демократия и 2-й съезд РСДРП

Как мы указывали в начале этой статьи, формулировка позиции Розы Люксембург по вопросу о самоопределении предшествует ее статьям 1907-1908 годов. Эта позиция была выражена в ходе двух важных съездов рабочего движения: Международного конгресса в Лондоне в 1896 году и съезда русской социал-демократии в 1903 году, где эта позиция была отбита оба раза.

Лондонский международный конгресс 1896 года, как отмечал Ленин, предшествовал дебатам по вопросу о независимости Польши, особенно в колонках немецкого марксистского теоретического журнала «Neue Zeit». Были представлены три точки зрения:

1) мелкобуржуазной и националистической правой партии «фраков», которые хотели видеть, что Социалистический Интернационал принимает требование национальной независимости, в особенности для Польши;

2) Розы Люксембург, согласно которой польские социалисты не должны были требовать независимости Польши и обязаны были отрицать право наций на самоопределение;

3) и Каутского, выражающего точку зрения Интернационала. Последний, в условиях того времени, воздерживался от защиты независимости Польши, но признал право польских марксистов формулировать такое требование.

Резолюция Конгресса возобновила основные классические тезисы: признание абсолютного права на отделение и призыв к рабочим осознать интернациональное единство их классовой борьбы. Давайте посмотрим на комментарий Ленина:

«Известно, что К. Маркс и Фр. Энгельс считали безусловно обязательным для всей западноевропейской демократии, а тем более социал-демократии, активную поддержку требования независимости Польши. Для эпохи 40-х и 60-х годов прошлого века, эпохи буржуазной революции Австрии и Германии, эпохи “крестьянской реформы” в России, эта точка зрения была вполне правильной и единственной последовательно-демократической и пролетарской точкой зрения. Пока народные массы России и большинства славянских стран спали еще непробудным сном, пока в этих странах не было самостоятельных, массовых, демократических движений, шляхетское освободительное движение в Польше приобретало гигантское, первостепенное значение с точки зрения демократии не только всероссийской, не только всеславянской, но и всеевропейской.

Но если эта точка зрения Маркса была вполне верна для второй трети или третьей четверти XIX века, то она перестала быть верной к XX веку. Самостоятельные демократические движения и даже самостоятельное пролетарское движение пробудилось в большинстве славянских стран и даже в одной из наиболее отсталых славянских стран, России. Шляхетская Польша исчезла и уступила свое место капиталистической Польше. При таких условиях Польша не могла не потерять своего исключительного революционного значения.

Если ППС (“Польская социалистическая партия”, нынешние “фраки”) пыталась в 1896 году “закрепить” точку зрения Маркса иной эпохи, то это означало уже использование буквы марксизма против духа марксизма. Поэтому совершенно правы были польские социал-демократы, когда они выступили против националистических увлечений польской мелкой буржуазии, показали второстепенное значение национального вопроса для польских рабочих, создали впервые чисто пролетарскую партию в Польше, провозгласили величайшей важности принцип теснейшего союза польского и русского рабочего в их классовой борьбе.

Значило ли это, однако, что Интернационал в начале XX века мог признать излишним для Восточной Европы и для Азии принцип политического самоопределения наций? их права на отделение? Это было бы величайшим абсурдом, который равнялся бы (теоретически) признанию законченного буржуазно-демократического преобразования государств турецкого, российского, китайского; — который равнялся бы (практически) оппортунизму по отношению к абсолютизму.

Нет. Для Восточной Европы и Азии, в эпоху начавшихся буржуазно-демократических революций, в эпоху пробуждения и обострения национальных движений, в эпоху возникновения самостоятельных пролетарских партий, задача этих партий в национальной политике должна быть двусторонняя: признание права на самоопределение за всеми нациями, ибо буржуазно-демократическое преобразование еще не закончено, ибо рабочая демократия последовательно, серьезно и искренне, не по-либеральному, не по-кокошкински, отстаивает равноправие наций, — и теснейший, неразрывный союз классовой борьбы пролетариев всех наций данного государства, на все и всяческие перипетии его истории, при всех и всяческих переделках буржуазией границ отдельных государств.

Именно эту двустороннюю задачу пролетариата формулирует резолюция Интернационала 1896 года. Именно такова, в ее принципиальных основах, резолюция летнего совещания российских марксистов 1913 года. Есть люди, которым кажется “противоречивым”, что эта резолюция в 4-ом пункте, признавая право на само определение, на отделение, как будто бы “дает” максимум национализму (на деле в признании права на самоопределение всех наций есть максимум демократизма и минимум национализма), — а в пункте 5-оя предостерегает рабочих против националистических лозунгов какой бы то ни было буржуазии и требует единства и слияния рабочих всех наций в интернационально-единых пролетарских организациях. Но видеть здесь “противоречие” могут лишь совсем плоские умы, не способные понять, например, почему единство и классовая солидарность шведского и норвежского пролетариата выиграли, когда шведские рабочие отстояли свободу отделения Норвегии в самостоятельное государство».

На конгрессе 1903 г. РСДРП проект программы, защищенной Плехановым, был ратифицирован. Он защищал позиции, идентичные позициям Ленина в отношении права наций на самоопределение. Ленин вначале отмечает, что Плеханов вмешался в 1902 году в политический журнал РСДРП в смысле сохранения требования права на разделение:

«Если бы мы позабыли о нем, или не решились выставить его, — писал Плеханов, — опасаясь затронуть национальные предрассудки наших соотечественников великорусского племени, то в наших устах стал бы постыдной ложью… клич…: “пролетарии всех стран, соединяйтесь!“»(цитируется Лениным).

Интересы пролетарского союза, интересы их классовой солидарности требуют признания права наций на разделение. Размышляя над тем, что написал Плеханов, — комментирует Ленин — можно было бы избежать многих глупостей. Примечательно, что на конгрессе 1903 года представители польской социал-демократии в Комитете по программе оспаривали признание права на самоопределение. Что они предложили вместо этого? Создание «учреждений, гарантирующие полную свободу культурного развития всем нациям, входящим в состав государства». И Ленин заключает:

«Итак, польские марксисты выступали тогда с взглядами по национальному вопросу настолько неопределенными, что вместо самоопределения предлагали, по сути дела, не что иное, как псевдоним пресловутой “культурно-национальной автономии”!»

 

• • •

На этом этапе важно вспомнить еще одну статью Ленина «Итоги дискуссии о праве наций на самоопределение», где она показывает материальную основу для ошибок, допущенных в вопросе о самоопределении социал-демократов Польши, а также голландских социал-демократов, которые находятся на тех же позициях:

«Нет ни малейшего сомнения, что стоящие против самоопределения голландские и польские марксисты принадлежат к лучшим революционным и интернационалистским элементам международной социал-демократии. Как же это может быть, что их теоретические рассуждения представляют из себя, как мы видели, сплошную сеть ошибок? ни одного правильного общего рассуждения, ничего кроме «империалистского экономизма»!

Дело объясняется вовсе не особо дурными субъективными качествами голландско-польских товарищей, а особыми объективными условиями их стран. Обе страны 1) маленькие и беспомощные в современной «системе» великих держав; 2) обе географически расположены между наиболее остро соперничающими империалистскими хищниками гигантской силы (Англия и Германия; Германия и Россия); 3) в обеих страшно сильны воспоминания и традиции тех времен, когда обе были сами «великодержавными»: Голландия была более сильной, чем Англия, колониальной великой державой; Польша была более культурной и более сильной великой державой, чем Россия и Пруссия; 4) обе сохранили до сих пор привилегии, состоящие в угнетении чужих народов: голландский буржуа владеет богатейшей Голландской Индией; польский помещик угнетает украинского и белорусского «хлопа», польский буржуа — еврея и т. п.

Такого своеобразия, которое состоит в сочетании этих четырех особых условий, вы не найдете в положении Ирландии, Португалии (она была одно время аннексией Испании), Эльзаса, Норвегии, Финляндии, Украины, края латышского, белорусского и многих других. И вот в этом-то своеобразии вся суть дела! Когда голландские и польские социал-демократы рассуждают против самоопределения, при помощи аргументов общих, т. е. касающихся империализма вообще, социализма вообще, демократии вообще, национального гнета вообще, у них, поистине можно сказать, ошибка на ошибке едет и ошибкой погоняет. Но стоит только отбросить эту явно ошибочную оболочку общих аргументов и посмотреть на суть дела с точки зрения своеобразия особых условий Голландии и Польши, как становится понятной и вполне законной их своеобразная позиция».[10]

Этот отрывок является основополагающим для осуждения Розы Люксембург, которая, несмотря на все перечисленное, не болела «детской болезнью». Ленин действовал осторожно, чтобы не поставить в один ряд оппортунистов II Интернационала и «радикальных» революционеров, которые сражались с ними, даже совершая серьезные ошибки: Ленин стремился понять и разоблачить объективные корни и, при необходимости, их «субъективные» отклонения и недоразумения, зная, что в этой основе лежит здоровая, но чрезмерно классовая реакция. Именно с тем же подходом через два года он раскритикует «Брошюру Юниуса» Розы Люксембург, с ее светлыми и темными пятнами, а в 1920 году он подвергнет суровой критике детскую болезнь – отнюдь не старческую гниль — псевдорадикализм.

Это урок, который нужно запомнить, но все же вопрос не исчерпан. Великая сила Ленина по отношению к его так называемым левым противникам заключается, с одной стороны, в умелом использовании диалектики, а с другой — в глобальном видении стратегии и тактики. Первое запрещает возведение абсолютов и даже не абсолютных понятий, в манере Розы Люксембург, таких как государственность и самоопределение; напротив, диалектика требует, чтобы их рассматривали в историческом процессе их формирования и конкретизации, в то же время, судя с единственной позиции, приемлемой для марксиста — функции, которую они выполняют в связке с общими интересами пролетарской классовой борьбы, следовательно, не в качестве идеи этих понятий, а как материальных фактов: это означает, что можно понять даже противоречивые аспекты, которые нельзя свести к одному фактору — нейтральному, положительному или отрицательному. Второе дает возможность рассматривать эти материальные факты не как случайности, изолированные от исторического процесса, а как возможные и часто эффективные звенья одной цепи и, с точки зрения коммунистической стратегии и тактики, как возможные аспекты великого уникального бытия, которое сам Ленин назвал бы «мировым планом».

Неочевидный парадокс — сохранение определенной идеалистической жилы заставило Розу Люксембург быть слепой к «историческим особенностям», с одной стороны, и, с другой стороны, подчиниться этим «особенностям», в том числе на уровне высокой теории. Ленин покажет это (как мы увидим позже), связывая ошибки «Брошюры Юниуса» о «национальных войнах в эпоху империализма» с «общей слабостью немецких левых», и показывая различия между «голландскими и польскими товарищами» (Паннекук и Радек) в вопросе о самоопределении с аргументами, содержащимися в последнем цитированном отрывке.

Никто, кроме Ленина, не смог оценить претензии Розы Люксембург на международный и пролетарский характер социалистического движения; однако никто не мог лучше, чем он сам, марксист и диалектик высшего уровня, не только учесть в своих многообразных аспектах, но и включить в стратегию и тактику пролетариата даже те «примеси», без которых «нет революции», и силы, которые «превращаются в свою противоположность», обслуживая цели, которые, согласно чистой логике, не являются «исключениями», подтверждающими правило — самоопределение по отношению к централизму, национальные и колониальные движения по отношению к интернационализму, нижние слои крестьянства по отношению к пролетариату: взятые, опять же, не сами по себе, а в совокупности изменчивого соотношения сил и классовых столкновений. По этой причине Ленин обладал способностью понимать и использовать позитивные элементы, а также признавать, осуждать и бороться с их пределами.

 

 

 

II

Империалистические войны и национальные войны

 

Ошибочное положение Розы Люксембург по вопросу о «праве наций на самоопределение», которое мы проиллюстрировали в нашей предыдущей статье[11], по тем же причинам привело к ошибке оценки со стороны исторической возможности национально-освободительных войн во времена империализма. И здесь же ее постоянное и более чем обоснованное беспокойство о том, чтобы оставаться слева от социал-демократического оппортунизма, в этом случае в сочетании с неспособностью вырваться из идеологической сети лицемерного центризма Каутского, не позволила ей увидеть правильное марксистское решение.

Чтобы четко выделить проблему и условия ленинских дебатов, а также новые полемические ответы, мы должны вспомнить классические тезисы марксизма по этому вопросу, поскольку они были восстановлены Лениным в его брошюре 1915 года «Социализм и война», в попытке разгадать запутанные мотивы различных тенденций немецкой социал-демократии; только таким образом можно выделить как сильные стороны, так и серьезные пределы анализа и тактики «люксембургианских» левых по отношению к войнам вообще и национальным войнам, в частности.

 

1. Правильный марксистский способ постановки проблемы (отношение РСДРП к войне)

4 августа 1914 года Второй Интернационал окончательно выродился. Официальное признание священного союза большинством национальных секций, приостановление классовой борьбы во время войны, голосование за военные бюджеты, партийная пресса на службе шовинистической пропаганды, ликвидация за один день («день», который, как мы увидим, растянулся на длительное время в Германии, как и в других местах) многих лет антимилитаристской пропаганды и самых решительных резолюций национальных и международных конгрессов. Карл Легин, Леон Жуо, руководители профсоюзных организаций и парламентских фракций различных социалистических партий показали лицо самого позорного отрицания, которое только видело интернациональное рабочее движение: Марсель Семба и Жюль Гед вошли во французское правительство, Эмиль Вандервельде, постоянный секретарь Международного социалистического бюро, стал министром бельгийского короля, а немецкая парламентская фракция вся как один проголосовала за военные кредиты и таким образом проявила свою полную преданность своей буржуазии. В печально известной речи на похоронах Жореса 4 августа Жуо заявил:

«Мы не хотели войны; кровожадные деспоты, которые ее развязали, будут наказаны. Императоры Германии и Австрии, помещики России, которые, из ненависти к демократии, жаждали войны, мы обязуемся озвучить конец вашего режима. (…) Мы станем солдатами свободы»[12].

В тот же день Гуго Гаазе вторил в Рейхстаге:

«Мы стоим перед неумолимым фактом войны. Опасность вторжения угрожает нам. Мы не должны решать быть за или против войны; это необходимое средство для защиты страны. За наш народ и за его свободное будущее, на карту поставлено многое, если не все, если победит русский деспотизм (…). Речь идет об отражении этой опасности, обеспечении цивилизации и независимости нашей собственной страны. Мы делаем то, о чем всегда говорили: не бросаем нашу страну в час опасности»[13].

Сам Каутский, величайший авторитет Второго Интернационала, вскоре оправдал в своем журнале «Neue Zeit» всеобщее присоединение к национальной обороне:

«Если, несмотря на все усилия социал-демократии, разразится война, каждый народ должен защищаться. Это приводит к тому, что социал-демократия всех наций несет ту же самую обязанность участвовать в национальной обороне, никто не может ее в чем-либо упрекнуть (…). В любом национальном государстве пролетариат должен посвятить всю свою энергию обеспечению неприкосновенности независимости и национальной территории».[14]

Таким образом, было достаточно двадцати четырех часов, чтобы полностью перевернуть политические обязательства, данные социалистическим движением в Штутгарте в 1907 году, повторно поднятые в Копенгагене в 1910 году и, наконец, закрепленные собранием в Базеле в 1912 году! Резолюция Штутгарта была обязанностью социалистов:

«В случае, если война все-таки разразится, социалисты обязаны вмешаться для скорейшего ее прекращения, и всемерно использовать вызванный войной экономический и политический кризис, чтобы поднять народ (Zur Aufrütterlung des Volkes) и тем самым ускорить падение капиталистического господства»[15].

В столкновении с этой беспрецедентной катастрофой, очень мало голосов претендовало на линию пролетарского интернационализма против социал-патриотизма, охватившего всех. Несколько бойцов, оставшихся на позициях революционного марксизма[16], посчитались немыми, слабыми из-за своего крошечного числа…

Именно в этом историческом контексте, в этой ситуации всеобщего разврата, что были применены  сверхчеловеческие усилия Ленина для объединения против течения, на подлинно интернационалистических основах, нескольких элементов, свободных от повсеместного социал-шовинистического гравитационного поля. Почти три года Ленин неустанно осуждал империалистический характер войны, шовинистические позиции партий Второго Интернационала, абстрактный и примирительный пацифизм каутскианского центра; Ленин стремился объединить бойцов авангарда всех стран на основе принципов революционного пораженчества и восстановления Интернационала. Для этого, прежде всего, надо было отмежеваться от промежуточных неустойчивых элементов, идущих на компромиссы с отщепенцами социал-патриотизма; необходимо было возобновить, восстановить, развить и популяризировать главные тезисы неопозоренного марксизма, в том числе в вопросе характера современных войн и отношения к ним. Именно в этой перспективе нужно понимать страницы, брошюры, манифесты, работы в годы эмиграции в Швейцарии, конференции в Берне, Лозанне, Женеве и Цюрихе, позиции, защищенные в Циммервальде (сентябрь 1915 года) и в Кинтале (весна 1916 г.), перед Женской социалистической международной конференцией в Берне и дебаты по поводу Лондонской конференции социалистов стран Антанты. У всей этой лихорадочной политической деятельности действительно была только одна цель: заложить основы будущей мировой пролетарской организации вокруг маленького ядра «Циммервальдской» Левой, заложившего основу будущего рабочего движения.

Брошюра «Социализм и война» (написанной в преддверии циммервальдской конференции и распространенной делегатами конференции), в которой политическое значение международного рабочего движения очевидно, как и подтверждено, направлена против социал-шовинистического банкротства оппортунистических партий Второго Интернационала и выдвигает главный тезис марксизма и социалистических принципов о войне, исторических разновидностях современных национально-прогрессивных и реакционных империалистических войн и выводимых тактических последствиях.

В первой главе, Ленин осуждает чисто империалистический характер глобального конфликта и выводит необходимость революционных партий в пропаганде, агитации и воспитании масс в направлении антиимпериализма и антиоппортунизма, а также обязанность революционного пораженчества в армии. Именно в этом контексте мы должны рассмотреть возможность, и даже необходимость национально-освободительных войн, даже в эпоху империализма.

Опираясь (после Маркса и Энгельса) на высказывание Клаузевица, «Война есть продолжение политики другими средствами» В. И. Ленин отмечает, что марксисты всегда считали этот тезис теоретической основой для интерпретации каждой определенной войны:

«Примените этот взгляд к теперешней войне. Вы увидите, что в течение десятилетий, почти полувека, правительства и господствующие классы и Англии, и Франции, и Германии, и Италии, и Австрии, и России вели политику грабежа колоний, угнетения чужих наций, подавления рабочего движения. Именно такая политика, только такая, продолжается в теперешней войне. В частности, и в Австрии и в России политика как мирного, так и военного времени состоит в порабощении наций, а не в освобождении их. Наоборот, в Китае, Персии, Индии и других зависимых странах мы видим в течение последних десятилетий политику пробуждения к национальной жизни десятков и сотен миллионов людей, освобождения их от гнета реакционных «великих» держав. Война на такой исторической почве может быть и теперь буржуазно-прогрессивной, национально-освободительной.

Достаточно взглянуть на теперешнюю войну с точки зрения продолжения в ней политики «великих» держав и основных классов внутри них, чтобы сразу увидать вопиющую антиисторичность, лживость и лицемерность того мнения, будто можно оправдывать идею «обороны отечества» в данной войне»[17].

Данная точка зрения, очевидно, непременно шокирует мелкого буржуа, пугающегося насилия; так существуют ли «прогрессивные» войны? Ленин отвечает:

«Наше отношение к войне принципиально иное, чем буржуазных пацифистов (сторонников и проповедников мира) и анархистов. От первых мы отличаемся тем, что понимаем неизбежную связь войн с борьбой классов внутри страны, понимаем невозможность уничтожить войны без уничтожения классов и создания социализма, а также тем, что мы вполне признаем законность, прогрессивность и необходимость гражданских войн, т. е. войн угнетенного класса против угнетающего, рабов против рабовладельцев, крепостных крестьян против помещиков, наемных рабочих против буржуазии. И от пацифистов, и от анархистов мы, марксисты, отличаемся тем, что признаем необходимость исторического (с точки зрения диалектического материализма Маркса) изучения каждой войны в отдельности. В истории неоднократно бывали войны, которые, несмотря на все ужасы, зверства, бедствия и мучения, неизбежно связанные со всякой войной, были прогрессивны, т. е. приносили пользу развитию человечества, помогая разрушать особенно вредные и реакционные учреждения (например, самодержавие или крепостничество), самые варварские в Европе деспотии (турецкую и русскую)»[18].

Отсюда критический методологический вывод: в отличие от мелкобуржуазных анархистов или пацифистов марксисты признают необходимость анализировать исторически каждую войну в отдельности. С этой точки зрения, каковы исторические типы современных войн?

«Новую эпоху в истории человечества открыла великая французская революция. С этих пор и до Парижской Коммуны, с 1789 до 1871 г., одним из типов войн были войны буржуазно-прогрессивного, национально-освободительного характера. Другими словами, главным содержанием и историческим значением этих войн было свержение абсолютизма и феодализма, подрыв их, свержение чуженационального гнета. Поэтому то были прогрессивные войны, и все честные, революционные демократы, а также все социалисты, при таких войнах, всегда сочувствовали успеху той страны (т. е. той буржуазии), которая содействовала свержению или подрыву самых опасных устоев феодализма, абсолютизма и угнетения чужих народов. Например, в революционных войнах Франции был элемент грабежа и завоевания чужих земель французами, но это нисколько не меняет основного исторического значения этих войн, которые разрушали и потрясали феодализм и абсолютизм всей старой, крепостнической Европы. Во франко-прусской войне Германия ограбила Францию, но это не меняет основного исторического значения этой войны, освободившей десятки миллионов немецкого народа от феодального раздробления и угнетения двумя деспотами, русским царем и Наполеоном III».

Практические последствия для тактики:

«Только в этом смысле социалисты признавали и признают сейчас законность, прогрессивность, справедливость «защиты отечества» или «оборонительной» войны. Например, если бы завтра Марокко объявило войну Франции, Индия — Англии, Персия или Китай — России и т. п., это были бы «справедливые», «оборонительные» войны, независимо от того, кто первый напал, и всякий социалист сочувствовал бы победе угнетаемых, зависимых, неполноправных государств против угнетательских, рабовладельческих, грабительских «великих» держав»[19].

Как насчет мировой войны? Это национально-освободительная война, «оборонительная» война, а лозунги «защиты отечества» и «цивилизации», поднятые в августе 1914 года буржуазией и партиями II Интернационала, оправданы вопреки классовой борьбе? Конечно, нет!

«Почти все признают теперешнюю войну империалистской, но большей частью искажают это понятие, или применяют его к одной стороне, или подсовывают все же возможность того, чтобы эта война имела буржуазно-прогрессивное, национально-освободительное значение. Империализм есть высшая ступень развития капитализма, достигнутая лишь в XX веке. Капитализму стало тесно в старых национальных государствах, без образования которых он не мог свергнуть феодализма. Капитализм настолько развил концентрацию, что целые отрасли промышленности захвачены синдикатами, трестами, союзами капиталистов-миллиардеров, и почти весь земной шар поделен между этими «владыками капитала», в форме ли колоний или посредством запутывания чужих стран тысячами нитей финансовой эксплуатации. Свободную торговлю и конкуренцию сменили стремления к монополии, к захвату земель для приложения капитала, для вывоза сырья и т. д. Из освободителя наций, каким капитализм был в борьбе с феодализмом, империалистский капитализм стал величайшим угнетателем наций. Капитализм из прогрессивного стал реакционным, он развил производительные силы настолько, что человечеству предстоит либо перейти к социализму, либо годами и даже десятилетиями переживать вооруженную борьбу «великих» держав за искусственное сохранение капитализма посредством колоний, монополий, привилегий и национальных угнетений всяческого рода».

Вот почему:

«Кто оправдывает участие в данной войне, тот увековечивает империалистское угнетение наций. Кто проповедует использование теперешних затруднений правительств для борьбы за социальную революцию, тот отстаивает действительную свободу действительно всех наций, осуществимую лишь при социализме»[20].

Поэтому защита отечества в случае империалистической войны является лишь антипролетарским социал-шовинизмом; это не выступление в «защиту отечества» в смысле борьбы против иноземного гнета, но отстаивание права той или иной великой силы угнетать другие народы и грабить колонии. Ленин показывает, что социал-шовинисты только повторяют буржуазную мистификацию, что империалистическая война должна вестись для защиты свободы и существования наций. Они отрицают тактику, принятую «Базельским манифестом», и резолюцию Штутгартского конгресса, что социалисты должны использовать «экономический и политический кризис», созданный войной, чтобы «ускорить крушение капитализма».

Каковы аргументы социал-шовинистов? Только ложные ссылки на Маркса и Энгельса. Как это часто бывает, «буква» убила «дух», и вся аргументация этого оппортунистического течения вытекает из угасания исторических циклов капитализма в евроамериканском географическом районе; путая прогрессивную войну и национально-освободительную оборону с архиреакционной войной и империалистическим грабежом, они предлагают пролетариату национальную программу в конфликте, открытом в 1914 году! В результате они призывают европейских пролетариев перейти в поле противника:

«Социал-шовинисты русские (с Плехановым во главе) ссылаются на тактику Маркса в войне 1870 г.; — немецкие (типа Ленча, Давида и К0) на заявления Энгельса в 1891 г. об обязательности для немецких социалистов защищать отечество в случае войны с Россией и Францией вместе; — наконец, социал-шовинисты типа Каутского, желающие примирить и узаконить интернациональный шовинизм, ссылаются на то, что Маркс и Энгельс, осуждая войны, становились тем не менее постоянно, от 1854—1855 до 1870—1871 и 1876—1877 гг., на сторону того или иного воюющего государства, раз война все же разражалась.

Все эти ссылки представляют из себя возмутительное искажение взглядов Маркса и Энгельса в угоду буржуазии и оппортунистам, точно так же, как писания анархистов Гильома и К0 искажают взгляды Маркса и Энгельса для оправдания анархизма. Война 1870— 1871 года была исторически-прогрессивной со стороны Германии, пока не был побежден Наполеон III, ибо он, вместе с царем, долгие годы угнетал Германию, поддерживая в ней феодальное раздробление. И как только война перешла в грабеж Франции (аннексия Эльзаса и Лотарингии), Маркс и Энгельс решительно осудили немцев.(…)

Перенесение оценки этой войны, буржуазно-прогрессивной и национально-освободительной, на современную империалистскую войну есть издевательство над истиной. То же относится с еще большей силой к войне 1854—1855 гг. и всем войнам XIX века, когда не было ни современного империализма, ни созревших объективных условий социализма, ни массовых социалистических партий во всех воюющих странах, т. е. не было именно тех условий, из которых Базельский манифест выводил тактику «пролетарской революции» в связи с войной между великими державами. Кто ссылается теперь на отношение Маркса к войнам эпохи прогрессивной буржуазии и забывает о словах Маркса: «рабочие не имеют отечества» — словах, относящихся именно к эпохе реакционной, отжившей буржуазии, к эпохе социалистической революции, тот бесстыдно искажает Маркса и подменяет социалистическую точку зрения буржуазной»[21].

Каковы лозунги революционной социал-демократии? Как это уже было в статье в ноябре 1914 года «Русская война и социал-демократия»[22], Ленин развивает их на конференции заграничных секций РСДРП (Февраль-март 1915 года):

«Превращение современной империалистской войны в гражданскую войну есть единственно правильный пролетарский лозунг, указываемый опытом Коммуны, намеченный Базельской (1912 г.) резолюцией и вытекающий из всех условий империалистской войны между высоко развитыми буржуазными странами.

Гражданская война, к которой революционная социал-демократия зовет в настоящую эпоху, есть борьба пролетариата с оружием в руках против буржуазии за экспроприацию класса капиталистов в передовых капиталистических странах, за демократическую революцию в России (…).

Как первые шаги по пути превращения современной империалистской войны в гражданскую войну, надо указать: 1) безусловный отказ от вотирования военных кредитов и выход из буржуазных министерств; 2) полный разрыв с политикой «национального мира» (bloc national, Burgfrieden); 3) создание нелегальной организации повсюду, где правительства и буржуазия, вводя военное положение, отменяют конституционные свободы; 4) поддержка братанья солдат воюющих наций в траншеях и на театрах войны вообще; 5) поддержка всякого рода революционных массовых выступлений пролетариата вообще»[23].

На этой основе, в строгом соответствии с основополагающими постулатами марксизма, в 1871 году в районе западного центра Европы и Америки закрывается цикл прогрессивных войн, реализующих формирование национального государства (и, таким образом, создание в общем масштабе капиталистического способа производства, что приводит к полному развитию антагонизмов и классовой борьбы). Ленин и «Циммервальдская Левая» закладывают основы того, что станет Третьим Интернационалом. Между тем, они указывают на марксистские революционные задачи, стоящие перед бойней Первой мировой: революционное пораженчество и превращение империалистической войны в гражданскую войну, что большевики реализуют только в октябре 1917 года. Утверждая возможность и даже неизбежность национальных прогрессивных войн неевропейских континентов, в связи с расширением и империалистическим проникновением и глобальным конфликтом, который является крайним проявлением такого проникновения, они предвосхищают тезисы Второго конгресса Коммунистического Интернационала и Бакинского конгресса по национальному и колониальному вопросу, и в результате по вопросу коммунистической тактики в рамках «глобального» стратегического видения.

 

2. Немецкая социал-демократия, социалистический интернационал, национальные войны и «защита Отечества» (1889-1914)

Разбор, а также пусть и краткое изложение позиций различных тенденций немецкой социал-демократии абсолютно необходимо для понимания глубинных причин теоретической и политической уязвимости и практических колебаний группы, собранной вокруг «Sozialdemokratische Korrespondenz» (Роза Люксембург, Франц Меринг, Клара Цеткин) в канун Первой мировой войны. Анализ не претендует абсолютную полноту; это просто вопрос понимания объективных причин неспособности немецких левых рассматривать в правильном, то есть диалектическом, смысле понятия «реакционной империалистической войны» и «революционной национальной демократической войны», и кроме того тактических позиций, принятых ядром будущего Союз Спартака, где эта беспомощность выражалась прямо во время бойни.

В общем, мы должны признать почти полное непонимание, в рамках немецкой социал-демократии и даже Социалистического Интернационала (за исключением раннего Каутского, Ленина и тех, кого мы можем называть Левой), материалистического и диалектического метода в национальном вопросе в эпоху империализма, т.е. неспособность диалектически использовать понятия нации, национальной войны и самоопределения. Под диалектическим использованием этих понятий мы подразумеваем способность рассматривать их с точки зрения исторического процесса их реальной специфики, в их связи с общими интересами и с глобальной и единой стратегией пролетариата.

Эта «недееспособность», источник теоретической путаницы, чревата фатальными практическими последствиями; в частности, то была прямая причина ошибки оценки открытой исторической фазы со строительством немецкой нации в 1871 году (фаза, которая, как мы уже говорили, окончательно закончила эпоху прогрессивных национальных войн в Европе), а также задержка теории реальности в отношении империализма, его конкретных определений, его ультрареакционного характера (в Германии дебаты по этому вопросу официально не открывались до 1912 года на Конгрессе в Хемнице!) и общее незнание смысла и последствий русской демократической революции 1905 года для международной стратегии пролетариата у большинства делегатов на многочисленных национальных или международных собраниях.

С другой стороны, нисходящая траектория Второго Интернационала и его главной опоры, немецкой социал-демократии, трагически характеризуется следующим фактом: в то время как резолюции международных конгрессов отражали (хотя и не всегда так ясно и полно) непрекращающиеся усилия левого крыла,  при поддержке, по крайней мере, до 1910 года, Каутского во имя утверждения и защиты марксистской ортодоксальности против правых и центристских отклонений, ревизионизм продолжал не только мирно сосуществовать со своими критиками, несмотря на торжественное формальное осуждение, объектом которого он был, но и оставил свой отпечаток на всей практической политике и повседневных действиях различных национальных секций. Все эти факторы объясняют постепенный процесс оппортунистической инфекции партий Второго Интернационала, а также неочевидный, скрытый и, если можно так сказать, ползучий характер этого процесса, как мы хорошо видели 4 августа 1914 года, ужас и изумление, как Ленина, так и Розы Люксембург, в ответ на то, что почти все социал-демократы повернулись спиной к резолюциям, принятым в Штутгарте, Копенгагене и Базеле, безоговорочно присоединившись к лозунгу защиты отечества.

Позиции внутри Социал-демократической партии до войны можно в основном обобщить следующим образом.

Империалистическое крайне правое крыло, отмеченное неизгладимой печатью лассальянства, было представлено в партийном экспансионизме и великонемецком национализме. Напомним, что эта оппортунистическая линия была открыта Лассалем; Маркс даже говорил в письме к Кугельману[24], что Лассаль предал партию, защищая угнетение Шлезвиг-Гольштейна Пруссией Бисмарка взамен на обещание введения всеобщего избирательного права и под предлогом уравновешивания Наполеоновской политики в отношении Савойи. Общее вдохновение этой тенденции лозунгом защиты отечества отчетливо видно, благодаря некоторым характерным примерам ультра-шовинистического взгляда на национальный вопрос.

В 1891 году Фольмар, исторический отец теории социализма в одной стране[25], дал четкую позицию в пользу Тройственного союза и в императивном смысле изобразил патриотизм немецких социалистов: «в случае войны в Германии будет только одна партия, и мы, социал-демократы, будем не последними в исполнении долга». Игнац Ауэр, секретарь и партийный депутат, объявил в Рейхстаге в 1891 году: «Аннексия Эльзаса-Лотарингии является свершившимся фактом, и в этом парламенте мы неоднократно заявляли, что признаем верховенство существующего государственного закона»[26]. Еще в 1897-1898 годах Макс Шиппель и Вольфганг Гейне, неоднократно обвиняемые Розой Люксембург в ревизионизме[27], в свою очередь отстаивали политику компенсации по примеру Лассаля, соглашаясь с правительством Рейха по вопросу военных кредитов в пользу зарождающейся империалистической политики (Карл фон Бюлов и Альфред фон Тирпиц приступили к строительству гигантского военного флота) в обмен на «новые свободы для рабочего класса». Тот же Шиппель, депутат партии, в ноябре 1898 года опубликовал статью, озаглавленную «Неужели Энгельс верит в милицию?»[28], где он высмеивал «утопизм» и «ирреализм» Эрфуртской программы в пункте о народных отрядах милиции и выступал за действующую имперскую систему!

Этот ультрашовинистический поток продолжал развиваться, особенно в Бадене и Баварии, в тени журнала Бернштейна «Sozialistische Monatshafte», наряду с морской и колониальной экспансией рейха (Шиппель, Альб, Альберт Зюдекум, Гергард Гильдебранд и т. д.). «Дело Гильдебранда» было в этом отношении идеальным индикатором состояния разума немецкой социал-демократии накануне войны. После публикации в 1912 году брошюры под названием «Внешняя политика социализма»[29], Гильдебранд вынужден был сопротивляться исключению из партии, на котором настаивала секция из Золингена, потому что он «осмелился защищать колониализм, возню вокруг Марокко и милитаризм»[30]. Он был исключен на съезде партии в Хемнице (1912); Однако, в качестве важного подтверждения слабости социал-демократии, как организации, так и ее принципов, — меньшинство, голосовавшее против его исключения, как и прежде оставалось в партии. Вокруг него объединилось тридцать депутатов социалистической фракции в Рейхстаге! Гильдебранд был, кроме того, рецидивистом, который не пропустил в своих идеях. Годом ранее он представил на съезде в Йене проект резолюции по проблеме сферы влияния в Марокко, разоблачая «жестокие колониальные и монополистические устремления господствующих классов Франции и Англии» и требуя «пропорциональной доли зависимых колоний, в соответствии с их экономической ценностью (…) между развитыми народами» !!![31].

Правые ревизионисты сгруппировались вокруг Бернштейна, знакового представителя этого течения, чье имя навсегда символизирует эклектизм принципов и практический оппортунизм в истории рабочего движения. Его востребованный ревизионизм основывался на нескольких основных темах и основывается до сих пор: принцип автономии наций понимается как необратимое и непреодолимое достижение; защита «социалистической колониальной политики»; «народный» милитаризм (знаменитая милиция) и критика секретной дипломатии.

Согласно этому бывшему ученику Энгельса, социал-демократия не могла сформулировать общую политику и программу действий, применяемую ко всем европейским странам. Он явно выступал против линии, провозглашенной «центром» Августа Бебеля о перестройке военной службы путем простых реформ. По словам Бернштейна, формула «Манифеста»: «У пролетариев нет отечества»:

«Это положение могло еще иметь смысл в применении к бесправным, выключенным из публичной жизни рабочим сороковых годов, а никак для настоящего времени (…) Рабочий, который является равноправным избирателем в государстве, общине и пр., а потому и соучастником в общем достоянии нации, чьих детей общество воспитывает (…) Там, где дело со стороны Германии идет не только о капризах или особых интересов отдельных кругов (…), интернациональность не может служить основанием для малодушной податливости по отношению к притязаниям иностранных интриганов»[32].

В результате он подверг критике методы буржуазного колониализма, одновременно требуя для Германии права владеть колониями, как и другие державы. В 1907 году на съезде Интернационала в Штутгарте он поддержал большинство членов комиссии по колониальному вопросу в пользу «колониальной социалистической политики»:

«Я выступаю за решение большинства (…) Растущая сила социализма в некоторых странах также увеличивает ответственность наших групп. Вот почему мы не можем поддерживать нашу чисто отрицательную точку зрения в колониальных вопросах (…) Мы должны отвергнуть утопическую идею, которая привела бы к отказу от колоний. Последним последствием этой концепции было бы то, что Соединенные Штаты будут возвращены индейцам. Колонии есть, мы должны иметь дело с ними, и я думаю, что определенная опека цивилизованных народов над нецивилизованными народами является необходимостью (…), мы должны ставить перед собой реальные факты, и мы должны противопоставить капиталистической колониальной политике социалистическую колониальную политику. Большая часть нашей экономики основана на приобретении колониальных продуктов, продукты из которых туземцы почти ничего не делают. По всем этим причинам мы должны принять резолюцию большинства»[33].

Утопический пацифизм Бернштейна, типичный для обычных мелких буржуа, разделялся подавляющим большинством лидеров немецкой социал-демократии. В 1911 году в своей брошюре «Английская угроза и немецкий народ»[34], будучи пресс-секретарем, он критиковал официальную политику Германии, изолировавшую себя от мира своей политикой вооружений, и осудил ее, поскольку она чуть не привела к войне, связанной с разделом Марокко; На Конгрессе в Йене в 1911 году он представил проект резолюции, в котором императивному правительству было предложено созывать специальный парламент в случае международных осложнений и информировать его о своих переговорах с зарубежными странами, предвидя трехлетнее патриотическое сотрудничество 4 августа 1914 года.

Центризм Бебеля, который в основном определял главные политические ориентации партии, показал не менее серьезное непонимание диалектического метода в практической оценке национального фактора, игнорируя, в частности, тактические последствия, которые международный рабочий класс должен был извлечь из закрытия эпохи буржуазно-демократических революций в Европе и рождения империализма как необходимой фазы капиталистической эволюции.

Пусть и в более тонкой форме, чем Жорес, но все же Бебель представлял собой в некотором смысле наследника якобинской традиции «вооруженной нации» и «народной войны в защиту отечества в опасности». Такая позиция может быть оправдана до начала 1890-х годов в случае агрессии феодальной России против Германии, но отныне Германия полностью капиталистическая и наделена сильным организованным рабочим классом. Такая политика уже не имела оправдания с того момента, когда царская империя установила финансовые, дипломатические и военные связи с империалистическим Западом; после русской революции 1905 года она даже служила контрреволюции. Но «патриарх германской социал-демократии» не переставал провозглашать свою позицию, поворачиваясь спиной к исторической эволюции с той же и неустанной уверенностью вплоть до первого десятилетия века, добавляя на тактическом уровне пресный демократический антимилитаризм и объективно обеспечивая распространение правой политики своим бесспорным авторитетом старого вождя, увенчанного всей славой престижного воинствующего прошлого: многовековой функцией центризма…

Следовательно, его высказывания, отражающие очень большой практический «реализм» и не менее замечательный эклектизм принципов, собранных из патриотизма и интернационализма, не позволяли аргументированной антимилитаристской политике мешать национальной обороне рейха. 2 марта 1880 года он заявил Рейхстагу: «Если произойдет, что какая-либо власть захочет завоевать Германию, социал-демократия будет противостоять противнику, как и любая другая партия». В Дрездене в 1886 году он изобличал империалистические цели России на Балканах. Обратившись к давним словам Энгельса, оправдывающим консолидацию немецкой буржуазной революции под угрозой феодальных сил варварской России, превращающей в Азию континентальную Европу и увеличивающей вес контрреволюционных сил, Бебель заявил: «Главная обязанность германской политики состоит в том, чтобы всеми средствами противостоять заговорам, способствующим расширению влияния Российской империи прежде всего на Балканах». Но в Эрфурте в 1891 году он представил тот же тезис, приукрасив его идеалистической риторикой, которая предвосхищает лицемерные оправдания, данные в пользу голосования за военные кредиты в августе 1914 года: «Если Россия, прототип варварства и жестокости, враг каждой человеческой цивилизации (!), нападет на Германию, чтобы разорвать и уничтожить ее, мы будем столь же заинтересованы, как и те, кто возглавляет страну, и мы будем сопротивляться агрессору».

Эта безусловная линия защиты немецкой нации в случае российской агрессии постоянно повторяется с 1890 по 1904 год, когда Бебель подчеркивает волю социал-демократии «не отказываться от какой-либо части немецкой земли за рубежом», и публично заявляет, что в случае необходимости «он, старина» будет лично готов «поднять винтовку на горб и пойти защищать землю страны». В 1905 году в своем выступлении на съезде в Йене он проявил полное незнание последствий русской революции для стратегии международного пролетариата и, в частности, для немецкой социал-демократии; он раскритиковал агрессивную дипломатию лидеров рейха, и нашел… что российская угроза, побежденная Японией, должна повернуться против Европы! В следующем году в Манхейме он осудил тактику начала всеобщей забастовки в случае войны, которую поддерживали левые (особенно Либкнехт, но также и Роза Люксембург), и утверждал, что русская революция не должна приводить партию к смене тактики: «Это инфантильная идея жаждать организовать всеобщую забастовку в тот момент, когда огромное волнение, лихорадка сотрясают землю, где перед глазами предстает опасность огромной войны со всеми ее ужасающими страданиями». Он добавил, что любая забастовка, поднятая во время мобилизации, попадет под военный трибунал, что руководство партии будет «подорвано», и что было бы глупо провоцировать действия, заранее обреченные на провал. (Эта позиция также отражает общее отношение властей партии к массовой стачке: инициатива нападения достается буржуазии, а забастовка объявляется только… самозащитой!).

Более того. В 1907 году на съезде в Эссене Бебель взял ответственность за ультрапатриотическое заявление Носке в Рейхстаге: «Если мы однажды действительно должны будем защищать страну, то мы будем защищать ее, потому что это наша родина, потому что это земля, на которой мы живем, язык, на котором мы говорим, и которому присущи нравы, потому что мы хотим сделать из нашей Родины страну, которая не имела бы ничего равного в мире по совершенству и красоте». Из этого видно, что знаменитый Сталин не выдумывал ничего нового, когда в 1924 году под давлением почти полной изоляции большевистской партии родил трудоемкую «гениальную» теорию построения социализма в одной стране. У «новатора» были выдающиеся прецеденты; в связи с этим мы должны отметить вес лассальянской традиции «государственного социализма» и национализма, унаследованный в прямой преемственности с Фихте и его «Речи к немецкой нации» в социал-демократии, которая так и не оправилась от слияния партии Эйзенаха с партией Лассаля-Швейцера на основе последней Готской программы в 1875 году (союз, который яростно критиковали Маркс и Энгельс — см. «Критика Готской программы»).

За несколько месяцев до своей смерти Бебель заявил на заседании Бюджетного комитета Рейхстага: «В Германии нет человека, который отдал бы свою страну иностранной державе»; затем он отразил упреки в антипатриотизме в адрес социал-демократии, сказав, что его партия никогда не забывала, что «географическое и политическое положение империи требует подготовки к сильной обороне (…), потому что мы всегда должны учитывать возможность агрессивной войны с востока»; что будущая война, возможно, поставит Германию перед вопросом «быть или не быть»; следовательно, неотъемлемая обязанность заключалась в том, чтобы «приготовиться к защите до последнего человека». Затем он утверждал, что пункт программы партии, предусматривающий всеобщее вооружение народа, был разработан как раз на этот случай; он закончил утверждением, что у его партии есть задача подумать о материальной подготовке защиты страны, а также «укрепить духовные и моральные качества людей».

Этот якобинский патриотизм прошлой эпохи является источником интенсивных кампаний, проводимых против имперского милитаризма и его военной системы («этой системы, а не человека, а не копейки»); постоянная критика политики рейха «вооруженного мира», которая была осуждена как пожирающая бюджет (в частности, строительство имперского флота с 1897 года); предложение о реформировании военной службы (меньше жестокости, меньше учений в прусском стиле), что якобы «сделает армию более эффективной» (Конгресс в Эссене, 1907 г.); пропаганда против принципа постоянных армий, угрожающих миру, жестокости и дисциплины, навязанной солдатам, милитаризма, тяжелого бремени для народа, в то время как командные посты армии оказываются в руках господствующих классов.

Реформы, предложенные Бебелем и вслед за ним парламентской фракцией Рейхстага, шагали (в ногу с империалистической нацией!) от общего вооружения народа по образцу Лазаре Карно и Дюбуа-Кранче времен Революционной Франции, Шарнхорста, Гнейзенау и Клаузевица, к антинаполеонским полудинастическим освободительным войнам! Таким образом, тактика, лозунги, пропаганда, унаследованные от другой эпохи, времен прогрессивных национальных войн, которые механически дополнялись уважением к «букве» Маркса, но без какого-либо применения марксистского метода к вопросу империализма, фактически отрицали, несмотря на резолюции Штутгарта, Копенгагена и Базеля, революционный потенциал пролетариата, помимо словесного признания интернационализма и связанных с ним обязанностей: пораженчество, нелегальная работа и т. д. В этой перспективе каждый гражданин должен быть солдатом с обязательством бороться в случае опасности для страны. Следовательно, из-за триумфа парламентской политики каждой из секций Интернационала, позволявшей им получить самый мирный доступ к рычагам государственного контроля и перейти к социализму в рамках национальных каналов… «После того, как система милиции будет полностью реализована в Европе, другая концепция (отношений между государствами) может быть соблюдаться сама по себе основным полномочием разрешения всех международных споров арбитражным решением ареопага народов»[35].

Если Бебель олицетворял своим престижем старый воинствующий неоспоримый моральный авторитет, то Каутский представлял собой теоретическую ортодоксию самого чистого марксизма и нетронутость от повторяющихся нападений оппортунизма. По правде он внес свою ясную критику позиций оппортунизма и, по крайней мере, до написания его книги «Путь к власти» (1909)[36], чтобы восстановить дух позиций Маркса-Энгельса в отношении национального и колониального вопроса и тактики, который партия должна была извлечь.

Еще в 1887 году он сформулировал для себя то, что стало ортодоксальной марксистской позицией по национальному вопросу. В статье в «Neue Zeit» под названием «Современная национальность»[37] он попытался развить генеалогию национального фактора в соответствии с критериями материалистической диалектики, его генезисом, его развитием, его значением для различных социальных классов и, в частности, с точки зрения пролетариата, и его необходимым преодолением. Он показал роль национального государства как «самого мощного рычага современного экономического развития»; важность языкового фактора в объединении внутреннего рынка; оттуда он вернулся к «Манифесту», чтобы подчеркнуть экономическую взаимозависимость национальных государств, и, направив критику против реакционного протекционизма буржуазии, он раскрыл неустранимый антагонизм, противоречие роста производительных сил и национальной структуры, откуда вывел необходимость для пролетариата в международном регулировании производства.

Каутский имел возможность несколько раз вмешиваться в качестве арбитра в споры о признании национального фактора в тактике пролетариата: так он принимал участие в споре с Розой Люксембург от имени социал-демократии Королевства Польши и Литвы до польской социалистической партии в конце прошлого века (Лондонский конгресс, 1896); он занял среднюю позицию не желая рассматривать независимость Польши как приоритетное требование польских социалистов и отказываясь отвергать ее как устаревшую. Его второе вмешательство в качестве международного арбитра касалось проблемы национальностей в России в 1905 году. Он показал, что страны, борющиеся за независимость от самодержавного царизма, присоединяются к демократическому движению, что должен возглавить пролетариат, единственный класс, способный гарантировать реальную независимость в рамках федеративного государства национальностей, Соединенных Штатах России, основанным на принципе территориальной автономии[38]. В деликатном вопросе о Балканах, экономически и социально отсталом географическом районе, он рекомендовал социалистам  защищать революционную национальную задачу — борьбу за конституцию в демократическую балканскую федерацию, освобожденную от династических интересов и опеки иностранных держав, с тем чтобы очистить ландшафт современной классовой борьбы[39]. Наконец, он неоднократно приводил в своем журнале очень жаркую полемику против Реннера и Бауэра, критикуя, в частности, их концепции «обшности культуры» и «общности судьбы», с помощью которых они пытались определить нацию, поддерживая тезис о жизнеспособности многонационального государства. При том эти двое пытались оправдать свою оппортунистическую линию: «культурную автономию» для чужих народов, угнетаемых Габсбургом в Австро-Венгерской империи.

Но именно в анализе роли и ситуации, доставшихся пролетариату перед лицом возможного конфликта между крупными капиталистическими державами того времени, в частности Германией и Францией, он предстал перед революционным крылом Первого Интернационала, по крайней мере до 1909 года, как подлинный защитник марксистской ортодоксии. Он выступает против Бебеля на социал-демократическом съезде в Эссене, где осуждает правое отношение во время первого марокканского кризиса, заявляя, что не следует разделять воинственную и боевую эйфорию правительства. В ответе Бебелю он, в частности, утверждает, что проблема заключается не в том, является ли война наступательной или оборонительной, а в том, находится ли в опасности пролетарский интерес. Он утверждает, что если вспыхнет война с Марокко, социалисты должны бороться против такой войны, даже если на Германию напали, потому что «немецкие пролетарии солидарны с французскими пролетариями, а не с немецкими королями и юнкерами»[40]. В своей брошюре 1907 года «Патриотизм и социал-демократия»[41]  он отрицает возможность открытия общей формулы патриотизма в буржуазном обществе и отличает патриотизм пролетариата от буржуазии; интересы буржуазии означают «защиту большей прибавочной стоимости, которую извлекают  эксплуататоры за счет своей собственной нации»; это можно понять только в полном пересмотре общества. Он отказывается от возможного объединенного фронта немецкого пролетариата со своей национальной буржуазией: «нынешние разногласия между государствами больше не могут привести к какой-либо войне, которая бы не встретила самое решительное сопротивление пролетарского патриотизма»[42].

Отметим также, что, несмотря на формулировки мещанского патернализма, основные позиции Каутского в его полемике против правых социал-империалистических тезисов и лицемерных позиций Ван Кола[43] на Штутгартском съезде Интернационала (1907) в целом верны:

«Откуда же взялось, что идея социалистической колониальной политики, что находит так много сторонников в этой среде [штутгардский съезд], тогда как мне кажется, на самом деле, что эта идея основана на логическом противоречии? Я объясняю этой следующим образом: эта идея была настолько новой, что у нас не было времени обсудить ее реальное значение. До сих пор мы никогда не слышали о социалистической колониальной политике. (…) Говорят (речь идет о докладчике Ван Коль — прим.), что мы должны проводить цивилизационную политику и что мы должны обратиться к отсталым народностям, чтобы превратиться в педагогов и советников для этих первобытных людей. Я полностью согласен. Я согласен с тем, что об этом сказал Бернштейн. Мы заинтересованы в том, чтобы эти первобытные народы добивались более высокой культуры, но я не могу не согласиться с тем, что колониальная политика требует завоевания и доминирования. Я даже могу сказать, что колониальная политика противоречит цивилизационной политике. Это широко распространенная ошибка в том, что отсталые народы являются противниками цивилизации, которую им приносят более цивилизованные народы. Опыт, напротив, свидетельствует о том, что в тех случаях, когда к дикарям выражена доброжелательность, они охотно принимают инструменты и помощь превосходящей цивилизации. Но если мы придем, чтобы господствовать над ними, угнетать и подчинять их, когда они должны подчиняться деспотизму, даже заботливому, они теряют доверие и отвергают чужое господство, чужую культуру, начинается война и опустошения. Мы видим, что везде, где практикуется колониальная политика, мы наблюдаем не восстановление, а депрессию народов! (…) Если мы хотим действовать цивилизационно в отношении первобытных народов, то для нас важнее всего завоевать их доверие, и это доверие мы выиграем только тогда, когда мы дадим им свободу»[44].

Как в этих условиях понять отношение Каутского к открытому империалистическому конфликту в 1914 году? Как объяснить, как он покинул поле марксизма, чтобы в течение многих лет попасть в лагерь оппортунизма, искалеченного годами? Как объяснить три тезиса, выражающие его реакцию на войну: Интернационал является инструментом мира, а не инструментом предотвращения войны; конфликт не является чисто империалистическим, он включает в себя национальные аспекты; предпосылки для фазы мира и процветания существуют во времена империализма?

На самом деле, хотя дефект Каутского в 1914 году застал Ленина как неприятный сюрприз, Роза Люксембург проявила интуицию о первых симптомах задолго до официального разрыва их  политических отношений и личной дружбы, это произошло в первой половине 1912[45]: с тех пор, как она вернулась после своего участия в революционных движениях в России, особенно в Польше, она чувствовала себя все более зажатой в спокойной и мелкой парламентской и профсоюзной атмосфере СПГ. С одной стороны, в силу своего рода «разделения труда» (аналогичного, в других аспектах, тому, что было установлено между партией и профсоюзами) Каутский «позволял принимать участие» руководстве тактической части, при условии, что в свою очередь он охватил монополию на чистую теорию и защиту своей неприкосновенности; таким образом, на практике он погрузился в оппортунизм, жалкий в доктрине. С другой стороны, его работа «Путь к власти», хотя и очень вдохновляла (в том числе и Ленина в то время), но все же представляла кастрированную версию марксизма, лишенную революционной сущности, приравненную к механическому ожиданию и уверенности в триумфе, благодаря постепенному и спонтанному истощению и гниению буржуазного общества; не случайно эта версия в некотором эволюционном, антидиалектическом и академически оторванном смысле приведет к тому, что будет применима только к тезису «ультраимпериализма»; ранее она проявилась в неприкрытом отвращении к притязаниям люксембургианцев на всеобщую забастовку в качестве неотъемлемого инструмента социалистической стратегии и тактики.

Однако открытый разрыв с «ортодоксальным» прошлым восходит только к нескольким годам, предшествовавшим войне, и в частности к 1910 году. В этом году происходит объединение двух пролетарских движений, ставящих под непосредственную угрозу «квинтизма», устраиваемую партией: конституционалистическое протестное движение за реформу права голоса в Пруссии, и социальная агитация, вызванная относительно большой безработицей в нескольких отраслях промышленности. Забастовки, демонстрации, столкновения с полицией сменяли друг друга такими темпами и набирали такой размах, что Роза Люксембург воскресила в статье от февраля 1910 года[46] старый вопрос о целесообразности массовой забастовки. Каутский отказался опубликовать статью в «Neue Zeit» и противопоставил Розе Люксембург тактику «войны до истощения», напомнив… о трюке Квинта Фабия Максима Кунктатора, выжидавшего ослабление армии Ганнибала! Времени для усиления движения якобы не было, нужно было посвятить себя выборам в Рейхстаг! Рано или поздно партия получит абсолютное большинство, и «в нынешней ситуации такая победа будет значить не меньше, чем крах всего существующего режима»[47]. Разрыв был осуществлен: «чтобы затормозить, товарищ Каутский, мы не нуждаемся в вас», — сказала Роза Люксембург[48].

С 1911 года идентификация Каутского с руководством была завершена; он стал теоретиком коалиции с национал-либералами против «правых» в парламенте, от имени альянса, который теперь стал возможным и желательным, пролетариата с «новыми средними классами». Что еще более важно, он покрывал сознательную пассивность руководства партии, когда во время «агадирского переворота» (второе дело франко-германского Марокко) секретарь партии Молкенбур не предпринял никаких действий в брюссельском международном социалистическом бюро под предлогом того, что публичное осуждение империалистической провокации Рейха нанесло бы ущерб Социал-демократической партии, участвующей в избирательной кампании! Почти нейтральное отношение немецкой социал-демократии, которое не «затрагивало» немецкие националистические чувства, принесло свои плоды: 110 социалистических депутатов вошли в Рейхстаг…

Годы, предшествовавшие началу глобального конфликта, были отмечены разочарованием Каутского, который все больше и больше отходил от революционных перспектив; в это время он создал свою теорию мирного империализма, планового и разумного капитализма (тезис, кстати, широко распространенный среди делегатов, отправленных на съезд в Хемнице в 1912 году, и разделяемый Бебелем незадолго до его смерти). С этого времени он постепенно покидает поле марксизма, чтобы присоединиться к небольшой буржуазной и реакционной утопии и ее следствию: либеральной национальной рабочей политике.

После того, как 4 августа 1914 года все парламентские представители социал-демократии проголосовали за военные кредиты, Каутский стал теоретиком бескровного «центра», приверженного оправданию социал-патриотизма и союзу «радикалов» (от Давида до Либкнехта!), обращенного к прошлому в поисках… «ответственных» за мировую войну и формулирующего теорию социалистической политики «мирного времени». Будучи неуклюжей карикатурой на славное прошлое, он был не более чем марионеткой социал-патриотизма, предлагая положить конец войне взаимную амнистией воюющих сторон. На что Ленин отвечал:
«Одной из форм одурачения рабочего класса является пацифизм и абстрактная проповедь мира (…) Пропаганда мира в настоящее время, не сопровождающаяся призывом к революционным действиям масс, способна лишь сеять иллюзии, развращать пролетариат внушением доверия к гуманности буржуазии и делать его игрушкой в руках тайной дипломатии воюющих стран. В частности, глубоко ошибочна мысль о возможности так называемого демократического мира без ряда революций»[49].

Многие тексты, в которых Ленин характеризует «центристские» позиции Каутского, касающиеся оценки войны, национального фактора и призыва к «обороне отечества» в империалистическом конфликте; мы будем говорить о самом известном, во всяком случае, одном из самых эффектных: «Крах II-го Интернационала» (сентябрь 1915 года). На этих зажигательных и кипящих страницах полных возмущения Ленин вспоминал содержание «Базельского Манифеста» (1912): война приведет к экономическому и политическому кризису; рабочие будут считать свое участие в войне преступлением; социалистические партии будут обязаны использовать кризис, чтобы ускорить падение буржуазного угнетения. Этот манифест определил предстоящий конфликт как империалистическую войну, а не как «национальную» или «революционную». Вспомнив основные черты революционных ситуаций (политическое банкротство господствующего класса; усиление страданий угнетенных классов; движение масс к самостоятельным действиям), он обнаружил, что марксистам в 1915-м приходится сталкиваться с такими ситуациями, и, следовательно, должны выполнять тактические резолюции Базельского Конгресса, т. е. «вскрывать перед массами наличность революционной ситуации, разъяснять ее ширину и глубину, будить революционное сознание и революционную решимость пролетариата, помогать ему переходить к революционным действиям и создавать соответствующие революционной ситуации организации для работы в этом направлении»[50].

Рассмотрев аргументы социал-шовинистов и Каутского и осудив ложные ссылки на абстрактно вырванные из исторического контекста цитаты Маркса-Энгельса, Ленин переходит к опровержению одного из центральных частей ревизии Каутского: теории ультраимпериализма, краеугольного камня центристского обоснования социал-шовинистической политики:

«Самой тонкой, наиболее искусно подделанной под научность и под международность, теорией социал-шовинизма является выдвинутая Каутским теория «ультраимпериализма». Вот самое ясное, самое точное и самое новое изложение ее самим автором:

«Ослабление протекционистского движения в Англии, понижение пошлин в Америке, стремление к разоружению, быстрое уменьшение, за последние годы перед войной, вывоза капитала из Франции и из Германии, наконец, усиливающееся международное переплетение различных клик финансового капитала — все это побудило меня взвесить, не может ли теперешняя империалистская политика быть вытеснена новою, ультраимпериалистскою, которая поставит на место борьбы национальных финансовых капиталов между собою общую эксплуатацию мира интернационально-объединенным финансовым капиталом. Подобная новая фаза капитализма во всяком случае мыслима. Осуществима ли она, для решения этого нет еще достаточных предпосылок»  (…) (Война) может совершенно раздавить слабые зачатки ультраимпериализма (…) Если дело дойдет до этого, до соглашения наций, до разоружения, до длительного мира, тогда худшие из причин, ведших до войны все сильнее к моральному отмиранию капитализма, могут исчезнуть (…) «ультраимпериализм» мог бы создать эру новых надежд и ожиданий в пределах капитализма»[51].

Ленин комментирует:

««Теория» сводится к тому и только к тому, что надеждой на новую мирную эру капитализма Каутский оправдывает присоединение оппортунистов и официальных социал-демократических партий к буржуазии и их отказ от революционной (то есть пролетарской) тактики во время настоящей бурной эры, вопреки торжественным заявлениям Базельской резолюции!»[52].

Действительно, для Каутского «правые» социалисты не присоединились к лагерю буржуазии; они просто не считали цели социалистической политики осуществимыми в условиях войны, естественно, в то же время выстраиваясь на стороне своей национальной буржуазии… конец войны, разоружение и наступление эпохи «ультраимпериалистического» процветания! Для марксиста Ленина «ультраимпериализм» — это всего лишь «ультраневежество», которое может лишь подкрепить оппортунистическую линию «национальной обороны» во время войны и практическую реформу в мирное время; поскольку гипотеза о необузданном, мудром, разумном империализме абсурдна:

«Империализм есть подчинение всех слоев имущих классов финансовому капиталу и раздел мира между 5—6 «великими» державами, из которых большинство участвует теперь в войне. Раздел мира великими державами означает то, что все имущие слои их заинтересованы в обладании колониями, сферами влияния, в угнетении чужих наций, в более или менее доходных местечках и привилегиях, связанных с принадлежностью к «великой» державе и к угнетающей нации.

Нельзя жить по-старому в сравнительно спокойной культурной, мирной обстановке плавно эволюционирующего и расширяющегося постепенно на новые страны капитализма, ибо наступила другая эпоха. Финансовый капитал вытесняет и вытеснит данную страну из ряда великих держав, отнимет ее колонии и ее сферы влияния (как грозит сделать Германия, пошедшая войной на Англию), отнимет у мелкой буржуазии ее «великодержавные» привилегии и побочные доходы. Это факт, доказываемый войной. К этому привело на деле то обострение противоречий, которое всеми давно признано и в том числе тем же Каутским в брошюре «Путь к власти»[53].

Империализм имеет только одну политику, соответствующую его высококонцентрированной экономической базе: силу для периодического распределения мира, рынков, сырья, источников энергии, стратегических зон. Позиция Каутского представляется с этой точки зрения как «филистерское уговаривание финансистов отказаться от империализма», реакционный мелкобуржуазный экзорцизм, впавший в панику от катастрофической эволюции современного капитализма, стремящегося к доминированию финансового капитала, ослабевшего в противоречиях мировой экономики.

В другой работе Ленин подвел итоги, обновив корни центристского оппортунизма:

«Каутский, наибольший авторитет II Интернационала, представляет из себя в высшей степени типичный и яркий пример того, как словесное признание марксизма привело на деле к превращению его в «струвизм» или в «брентанизм» (то есть в либерально-буржуазное учение, признающее нереволюционную «классовую» борьбу пролетариата, что особенно ярко выразили русский писатель Струве и немецкий экономист Брентано) (…) Из марксизма явными софизмами выхолащивают его революционную живую душу, в марксизме признают все, кроме революционных средств борьбы, проповеди и подготовки их, воспитания масс именно в этом направления. Каутский безыдейно «примиряет» основную мысль социал-шовинизма, признание защиты отечества в данной войне, с дипломатической, показной уступкой левым в виде воздержания при голосовании кредитов, словесного признания своей оппозиционности и т. д. Каутский, в 1909 году писавший целую книгу о приближении эпохи революций и о связи войны с революцией, Каутский, в 1912 году подписывавший Базельский манифест о революционном использовании грядущей войны, теперь на все лады оправдывает и прикрашивает социал-шовинизм и, подобно Плеханову, присоединяется к буржуазии для высмеивания всяких помыслов о революции, всяких шагов к непосредственно-революционной борьбе.

Рабочий класс не может осуществить своей всемирно-революционной цели, не ведя беспощадной войны с этим ренегатством, бесхарактерностью, прислужничеством оппортунизму и беспримерным теоретическим опошлением марксизма. Каутскианство не случайность, а социальный продукт противоречий II Интернационала, соединения верности марксизму на словах и подчинения оппортунизму на деле»[54].

 

3. Диалектика национального фактора во времена империализма с позиции Розы Люксембург и ответ Ленина

Именно в этой социал-демократической среде, пораженной оппортунистической гангреной, самые здоровые элементы, составлявшие революционную левую часть, продолжили свою тяжелую политическую работу по разграничению от позиций ревизионизма. В частности, в знаменитой «Брошюре Юниуса»[55], опубликованной в январе 1916 года в разгар Первой Мировой войны,  были даны уроки от фиаско, испытанного немецкими левыми 4 августа. Также это «Тезисы о задачах международной социал-демократии» (опубликованы в приложении), где 5-й тезис касался национального фактора и утверждал, что «в эпоху империализма не может более быть никаких национальных войн». Так или иначе, этот тезис вписывается во всеобъемлющее стратегическое видение пролетарской политики, представляющей собой теоретически-политическую предпосылку разрыва со старым Интернационалом и возрождения мировой партии; этот разрыв и возрождение являются истинной темой «Брошюры» и «Тезисов», что должны были служить основой для национальной конференции Левых, организованной в январе 1916 года международной группой, впоследствии названной Спартак.

«Брошюра Юниуса» и «Тезисы» на самом деле были вехой в слишком медленном процессе откола Левых от остальной части социал-демократической партии, создания (к сожалению, позднему) Союза Спартака и последующего рождения КПГ, это также точка прибытия в длинной серии политических битв Розы Люксембург против назойливого оппортунизма. Напомним, основные этапы этой борьбы: протест против молчания руководства партии во время вмешательства Рейха в Китай (1900); критика колониальной политики немецкого правительства и социал-демократического течения в поддержку «социалистического колониализма»; выступления на стороне Ленина и Мартова на съезде в Штутгарте (1907), где, в качестве делегата социал-демократии Королевства Польши и Литвы, Роза Люксембург, при поддержке представителей РСДПР, сумела навязать знаменитые поправки о начале общей забастовки в случае конфликта между крупными капиталистическими державами; публикация книги «Накопление капитала» в попытке опровергнуть ультраимпериалистическую утопию и ее следствие — реформистскую политику, в частности, показывая, что политика завоевания, колониального грабежа, кредита и милитаризма обязана привести империализм к катастрофе и войне; возмущенные протесты против пессимизма Бебеля на штутгартском съезде о возможности противодействия войне забастовкой, против разочарованного скептицизма Виктора Адлера на последнем заседании Международного Социалистического бюро 29 июля 1914 года и в целом  против пассивности Интернационала, неспособного выполнить свои обязательства и резолюции Базельского Конгресса.

Энергично атакуя не только на правых социал-шовинистов, но и на центризм Каутского в редакционной статье, опубликованной в единственном выпуске «Die Internationale»[56], Роза Люксембург уже на страницах своей брошюры разрушает официальные оправдания войны, возвращаясь к ее империалистическим корням; она также опровергает аргументы, выдвинутые большинством социалистов, которые пытались придать вид марксистской ортодоксии своей политике социального мира и голосования за военные кредиты, требуемых правительством. Вся первая, более развитая,  часть содержит мастерский анализ межимпериалистических отношений, предшествовавших началу войны, происхождения столкновений, связанных с разделением колоний, значения дипломатических, политических конфликтов, военных ударов по зонам влияния, которые решительно оспаривались ведущими капиталистическими державами того времени. Этот анализ, который никоим образом не появился спонтанно, был частью политического процесса, стремящегося показать, с одной стороны, что война уже присутствовала в зародыше во всех дипломатических событиях и международных отношениях с конца 19-го века; с другой стороны, что социал-демократия в свое время осудила все замыслы империалистической политики, как угрозы миру; и, наконец, что позиция социалистов в 1914 году было немыслима с учетом их прошлых обязательств. Обновление картины конфликта, изучение «настоящих источников» и «внутренних связей» Первой Мировой войны действительно представляли собой критическое движение, необходимое для демонтажа софизмов и каламбуров, используемых для оправдания позиций парламентской группы, призывающей к «защите свободы и культуры Германии» против «агрессии Российской варварства»:

«…Наконец, произошло убийство в Сараеве, так долго ожидавшееся, так страстно желанное (…) После поспешного обмена мнениями с Берлином была состряпана война, и посланный ультиматум должен был поджечь капиталистический мир со всех четырех концов. Причины и поводы к войне уже давно назрели. Положение, которое мы сейчас переживаем, было готово уже 10 лет тому назад. Каждый год и каждое политическом событие приближали его шаг за шагом; турецкая революция, аннексия Боснии, мароккский кризис, экспедиция в Триполи, обе балканские войны; все военные приготовления последнего времени производились прямо с расчетом на эту войну, как сознательные приготовления к неизбежному общему столкновению. (…) Таким образом, война висела в воздухе в течение 8 лет».

Поэтому:

«То, что немецкие батальоны вступили в Бельгию, что германский рейхстаг был поставлен перед совершившимся фактом войны и военного осадного положения, ни в коем случае не было неожиданностью, событием, которое в своей политической связи могло бы показаться неожиданным для социал-демократической фракции. Начавшаяся официально 4-го августа война была та самая война, которая в течение десятилетий подготовлялась непрерывно немецкой и международной империалистической политикой, приближение которой немецкая социал- демократия также неустанно предсказывала из года в год в течение десятилетия»[57].

Затем Роза Люксембург переходит к рассмотрению «высшего аргумента», критике основного обоснования, выдвинутого немецкой социал-демократией, то есть тактики Национального фронта, отстаиваемой Марксом и Энгельсом в 1860-х годах. Значит, Гинденбург повторял тактику Маркса и Энгельса? Чтобы продемонстрировать мастерство, она напоминает диагноз, поставленный самим Марксом после падения Коммуны о реальном характере так называемых «национальных» войн, проводимых современными буржуазными государствами:

«То, что после самой упорной войны последнего времени побежденная и победившая армии объединились для совместного удушения пролетариата [речь идет о подавлении Коммуны прим.] — это неслыханное явление показывает не окончательное угнетение, как думает Бисмарк, развивающегося нового общества, но полное распадение старого буржуазного общества. Национальная война, представлявшая собой высочайший героический подъем, на которое было еще способно старое общество, является сейчас чисто правительственным обманом, который не имеет никакой другой цели, кроме сглаживания классовой борьбы и который прекращается, как только классовая война переходит в гражданскую войну. Классовое господство уже не в состоянии больше скрывать себя под национальным мундиром. Национальные правительства объединяются против пролетариата»[58].

После сноса лицемерных оправданий большинства «Тезисов о задачах международной социал-демократии» провозглашали, в частности:

«3. Эта тактика руководящих партийных инстанций в воюющих странах, особенно же в Германии, бывшей до сих пор передовой страной Интернационала, является предательством элементарнейших принципов международного пролетариата, насущных интересов рабочего класса и демократических интересов всего народа. Благодаря этому социалистическая политика осуждена на бездействие так же и в тех странах, где партийные вожди остались верны своему долгу: в России, Сербии, Италии — с некоторыми исключениями, Болгарии.

4. Пожертвовав ради войны классовой борьбой и приостановив ее на время войны, официальная социал-демократия руководящих стран дала передышку всем господствующим классам во всех странах и чудовищно укрепила их позиции за счет пролетариата в хозяйственном, политическом и моральном отношении.
5. (…) Настоящая мировая война подготовляет, таким образом, все предпосылки для новой войны.
6. Война не может быть предотвращена никакими утопическими или реакционными в своей основе планами — как например, международные третейские суды капиталистических дипломатов, дипломатические сделки о «разоружении», о «свободе морей, уничтожении права использования морей» и «европейские союзы государств», «средне-европейские таможенные союзы», национальные карманные государства и пр. Империализм, милитаризм и война не могут быть устранены или сдержаны, пока капиталистические классы безнаказанно пользуются своим классовым господством. Единственное средство (…) всеобщего мира — способность к политическому действию и революционная воля международного пролетариата бросить свою силу на противоположную чашу весов (противопоставить империализму свою силу).
7. Второй Интернационал распался вследствие войны. Его негодность проявилась в его неспособности создать действительное препятствие для национального расщепления в войне и провести для всего пролетариата во всех странах общность тактики и общность действия.
8. Перед лицом предательства целей и интересов рабочего класса оффициальными представителями социалистических партий руководящих стран, перед лицом их эволюции из лагеря пролетарского Интернационала в лагерь буржуазно-империалистических политиков, жизненной необходимостью для социализма является создание нового рабочего Интернационала, который взял бы в свои руки объединение и руководство объединенной революционной классовой борьбой против, империализма во всех странах»[59].

Решительное подтверждение непрерывности классовой борьбы, как во время войны, так и во время мира, и пролетарского интернационализма, осуждающего империалистический характер конфликта, «Брошюра Юниуса» с энтузиазмом приветствовалась Лениным, который узнал о ней сразу после ее выпуска («написанная чрезвычайно живо брошюра Юниуса, несомненно, сыграла и сыграет крупную роль в борьбе против перешедшей на сторону буржуазии и юнкеров бывшей социал-демократической партии Германии, и мы от всей души приветствуем автора»). Но он  предупреждает, что пишет только «ради необходимой для марксистов самокритики и всесторонней проверки взглядов, которые должны послужить идейной базой III Интернационала»; книга действительно «в общем и целом — прекрасная марксистская работа, и вполне возможно, что ее недостатки носят до известной степени случайный характер»[60].

Замечания Ленина касались главным образом «умолчание о связи социал-шовинизма с оппортунизмом», отсутствие каких-либо упоминаний этого каутскианства, который «Die Internationale», тем не менее, жестоко атаковал год назад, осуждая «его бесхарактерность, проституирование им марксизма, лакейство перед оппортунистами»; но это предательство не могло быть объяснено без связи с «оппортунизмом, как направлением, имеющим за собой длинную историю, историю всего II Интернационала» и не прояснив «значения и роли двух направлений: открыто-оппортунистического (Легин, Давид и т.д.) и прикрыто-оппортунистического (Каутский и К)»[61]. Критика поражала цель: известно, что в 1916 году группа Интернационала считала себя еще частью СПГ; что в Циммервальде и Киентале она заняла центристскую позицию; что в 1917 году она присоединилась к USPD, вдохновленной Каутским, сохраняя при этом некоторую автономию, и что она стала Коммунистической партией Германии только в конце 1918 года, проявив судьбоносное промедление во время скорой череды событий. Ленин объясняет это отношение «величайшим недостатком всего революционного марксизма в Германии […] отсутствие сплоченной нелегальной организации, систематически ведущей свою линию и воспитывающей массы в духе новых задач: такая организация должна была бы занимать определенную позицию и по отношению к оппортунизму и по отношению к каутскианству»[62]. На самом деле, как мы уже отмечали в других местах[63], это логически вытекало из люксембургианского видения демократического и антибюрократического возрождения партии посредством действий масс, которые по этой логике рано или поздно восстановили бы революционный путь против предательства вождей и псевдонаучной слабости теоретиков, параллельно с катастрофическим становлением буржуазного общества. Результат был трагическим, так как он показал роковое замедление созревания субъективных факторов революции в Центральной Европе одновременно с ускоренным курсом объективных факторов. Роза Люксембург, Либкнехт, Йогихес, цветы пролетарского и коммунистического авангарда, заплатили за это своей жизнью, но это сказалось на всем рабочем движении, ощутившим  катастрофические последствия. Честь побежденным — но долой поражения!

Другая ошибка коллективного Юниуса, по словам Ленина, заключалась в том, чтобы извлечь из тезиса Маркса в «Воззвании» о Коммуне, которое, очевидно, имело в виду полностью развитую евро-американскую геоисторическую зону капитализма, заключение о невозможности национальных войн во времена империализма, без учета конкретных особенностей в теоретическом и практическом применении национального фактора. В 5-м пункте «Тезисов о задачах международной социал-демократии» говорилось, в частности:

«В эпоху этого разнузданного империализма не может более быть никаких национальных войн. Национальные интересы служат только орудием обмана, чтобы отдать трудящиеся народные массы на службу их смертельному врагу: империализму»[64].

Это означало отрицание революционных событий, связанных с борьбой за освобождение угнетенных колониальных народов, и, прежде всего, с возможностью осуществления решительной мировой пролетарской стратегии, объединяющей в рамках одной и той же международной организации пролетарский авангард развитых стран и революционно-демократические силы, исходящие от вассализированных империалистическими державами наций. Предчувствуя полемику, но не с Каутским или Бауэром, а с их непримиримыми антагонистами Ленин наблюдал:

«Надо заметить, однако, что было бы несправедливо обвинять Юниуса в равнодушии к национальным движениям. Он отмечает, по крайней мере, в числе грехов социал-демократической фракции ее молчание по поводу казни за «измену» (очевидно, за попытку восстания по случаю войны) одного вождя туземцев в Камеруне, подчеркивая в другом месте специально (для гг. Легинов, Ленчей и т. п. негодяев, числящихся «социал-демократами»), что колониальные нации суть тоже нации. Он заявляет с полнейшей определенностью: «социализм признает за каждым народом право на независимость и свободу, на самостоятельное распоряжение своими судьбами»; «международный социализм признает право свободных, независимых, равноправных наций, но только он может создать такие нации, только он может осуществить право наций на самоопределение. И этот лозунг социализма — справедливо замечает автор — служит, как и все остальные, не к оправданию существующего, а как указатель пути, как стимул к революционной, преобразующей, активной политике пролетариата» (стр. 77 и 78). Глубоко ошиблись бы, следовательно, те, кто подумал бы, что все левые немецкие социал-демократы впали в ту узость и карикатуру на марксизм, до которой дошли некоторые голландские и польские социал-демократы, отрицая самоопределение наций даже при социализме»[65].

Следует отметить, что этот тезис из «Брошюры Юниуса» не был случайным. В «Накоплении капитала», опубликованном два года назад, Роза Люксембург уже рассматривала только негативные стороны проникновения меркантилизма и буржуазных производственных отношений в докапиталистические страны. Цель состояла в том, чтобы уничтожить в самом плане экономической теории каутскианские и австро-марксистские отклонения в стиле ультраимпериализма и возможности изменения капитализма в направлении более или менее мирного примирения своих внутренних противоречий, а также показать, как, напротив, тенденция к расширению, завоеванию, колониальным и широко распространенным войнам неизбежно столкнется с непреодолимыми ограничениями и, следовательно, породит все более насильственные антагонизмы, вплоть до полного краха системы. Однако это не свидетельствует (или не доказывает), что процесс расширения глобального рынка за счет разложения старых патриархально-деревенских отношений удваивается в той же степени необходимым обратным процессом, появлением новых национальных центров накопления, что в политическом плане неизбежно должно быть выражено вспышками национальных восстаний и войн, главным образом крестьянских. И здесь же недостаточное владение диалектикой, с одной стороны, и с другой стороны, главная задача по борьбе с растущими проявлениями оппортунизма в жизненно важной области социалистической стратегии — в Европе — игнорируя проблемы, возникающие за пределами этой области. Она знала, что:

«Эти рабочие великих капиталистических держав Европы — как раз предназначены к исторической миссии социалистического переворота. Только из Европы, только из старейших капиталистических стран в назначенный час мог быть дан сигнал к освобождающей человечество социальной революции. Только английские, французские, бельгийские, немецкие, русские, итальянские рабочие вместе могут вести вперед армию эксплуатируемых и порабощенных пяти частей света. Лишь они смогут, когда придет время, потребовать отмщения и возмездия за столетия старых преступлений капитализма во всех первобытных странах»[66].

Что у Люксембург не корректно, так это то, что руководящая роль рабочего класса империалистических мегаполисов не только не исключает, но и предполагает учет мер борьбы, не только пролетарской, но и, конечно,  антиимпериалистической, на которую колониальный мир по-прежнему богат. Революционные демократические движения, особенно в плебейских и крестьянских компонентах, могут внести плодотворный вклад в борьбу за эмансипацию пролетариата, при условии, что они будут подкреплены глобальной интернационалистической стратегией революционного марксизма и с присущей ему перспективой объединения процессов «двойных» революций с тактикой прямого действия пролетариев империалистических мегаполисов, под руководством Коммунистической партии, объединяющей свою организационную сеть над национальными и даже континентальными географическими разделениями, чьим  первым крупным историческим выражением 20-го века должен был стать Коммунистический Интернационал.

Большая ошибка Розы Люксембург и всех польских (Радек), голландских (Паннекук), российских (Пьятаков, Бухарин)[67] антиреформистских левых заключалась в том, чтобы возвести в абсолют, в аксиому, действительные тактические выводы, верные для революционеров наций, ведущих борьбу с первым мировым империалистическим конфликтом в истории, похвально стремящихся выделиться из пучка шовинистов всех мастей, буржуазных и оппортунистических, что заняты поддержанием контрреволюционного мифа о текущих событиях национальных войн в евроамериканской зоне. В то же время левые Центральной Европы закрывала глаза на возможность национальных войн в той же европейской зоне в результате общей войны, и, следовательно, на обязанность пролетарского авангарда занять позицию для всякого случая перед лицом этих войн.

Критика Ленина в своей диалектической манере заслуживает цитирования. Она видна с первого взгляда: национальные войны, в том числе в европейском регионе и в рамках империалистической войны возможны. Поддержка партии пролетарского класса таких войн исключена; но это не означает, что мы имеем право исключить из исторической структуры гипотезу об их вероятном развязывании или что мы обязательно должны исключать их возможный положительный эффект ускорения процесс развала крупных империалистических блоков, или, наоборот, отрицательный эффект отмены исторической эволюции. Партия должна учитывать все эти обстоятельства, чтобы определить будущие перспективы революционной классовой борьбы:

«Возможно, что отрицание национальных войн вообще есть либо недосмотр либо случайное увлечение при подчеркивании совершенно правильной мысли, что данная война есть империалистская, а не национальная (5 тезис). Но так как возможно и обратное, так как ошибочное отрицание всяких национальных войн по случаю облыжного представления данной войны в виде национальной замечается у различных социал-демократов, то на этой ошибке нельзя не остановиться.

            Юниус совершенно прав, когда подчеркивает решающее влияние «империалистской обстановки» в данной войне, когда он говорит, что за Сербией стоит Россия, «за сербским национализмом стоит русский империализм», что участие, например, Голландии в войне было бы тоже империалистским, ибо она, во-1-х, защищала бы свои колонии, а во-2-х, была бы союзницей одной из империалистских коалиций. Это бесспорно — по отношению к данной войне. И когда Юниус подчеркивает при этом особенно то, что для него в первую голову важно: борьбу с «фантомом национальной войны», «который в настоящее время господствует над социал-демократической политикой» (стр. 81), то нельзя не признать рассуждения его и правильными и вполне уместными.

            Ошибкой было бы лишь преувеличение этой истины, отступление от марксистского требования быть конкретным, перенесение оценки данной войны на все возможные при империализме войны, забвение национальных движений против империализма. Единственным доводом в защиту тезиса: «национальных войн больше быть не может» является тот, что мир поделен между горсткой «великих» империалистских держав, что поэтому всякая война, хотя бы она была вначале национальной, превращается в империалистскую, задевая интересы одной из империалистских держав или коалиций (стр. 81 у Юниуса).

            Неправильность этого довода очевидна. Разумеется, основное положение марксистской диалектики состоит в том, что все грани в природе и в обществе условны и подвижны, что нет ни одного явления, которое бы не могло, при известных условиях, превратиться в свою противоположность. Национальная война может превратиться в империалистскую и обратно. Пример: войны великой французской революции начались как национальные и были таковыми. Эти войны были революционны: защита великой революции против коалиции контрреволюционных монархий. А когда Наполеон создал французскую империю с порабощением целого ряда давно сложившихся, крупных, жизнеспособных, национальных государств Европы, тогда из национальных французских войн получились империалистские, породившие в свою очередь национально-освободительные войны против империализма Наполеона.

            Только софист мог бы стирать разницу между империалистской и национальной войной на том основании, что одна может превратиться в другую. Диалектика не раз служила – и в истории греческой философии — мостиком к софистике. Но мы остаемся диалектиками, борясь с софизмами не посредством отрицания возможности всяких превращений вообще, а посредством конкретного анализа данного в его обстановке и в его развитии.

            Что данная империалистская война, 1914-1916 гг., превратится в национальную, это в высокой степени невероятно, ибо классом, представляющим развитие вперед, является пролетариат, который объективно стремится превратить ее в гражданскую войну против буржуазии, а затем еще потому, что силы обеих коалиций разнятся не очень значительно и международный финансовый капитал создал повсюду реакционную буржуазию. Но невозможным такое превращение объявить нельзя: если бы пролетариат Европы оказался лет на 20 бессильным; если бы данная война кончилась победами вроде наполеоновских и порабощением ряда жизнеспособных национальных государств; если бы внеевропейский империализм (японский и американский в первую голову) тоже лет 20 продержался, не переходя в социализм, например, в силу японо-американской войны, тогда возможна была бы великая национальная война в Европе. Это было бы развитием Европы назад на несколько десятилетий. Это невероятно. Но это не невозможно, ибо представлять себе всемирную историю идущей гладко и аккуратно вперед, без гигантских иногда скачков назад, недиалектично, ненаучно, теоретически неверно»[68].

Затем Ленин показывает не только возможность, но и неизбежность национальных войн, перед которыми пролетариат не только не может быть равнодушным, но и должен занять безоговорочную позицию поддержки, поскольку они представляют собой прогрессивный фактор: войны за освобождение колоний, полуколоний и т.д.:

«Далее. Не только вероятны, но неизбежны в эпоху империализма национальные войны со стороны колоний и полуколоний. В колониях и полуколониях (Китай, Турция, Персия) живет до 1000 миллионов человек, т. е. больше половины населения земли. Национально-освободительные движения здесь либо уже очень сильны, либо растут и назревают. Всякая война есть продолжение политики иными средствами. Продолжением национально-освободительной политики колоний неизбежно будут национальные войны с их стороны против империализма. Такие войны могут повести к империалистской войне теперешних «великих» империалистских держав, но могут и не повести, это зависит от многих обстоятельств.

            Пример: Англия и Франция воевали в семилетнюю войну из-за колоний, т. е. вели империалистскую войну (которая возможна и на базе рабства и на базе примитивного капитализма, как и на современной базе высокоразвитого капитализма). Франция побеждена и теряет часть своих колоний. Несколько лет спустя начинается национально-освободительная война Северо-Американских Штатов против одной Англии. Франция и Испания, которые сами продолжают владеть частями теперешних Соединенных Штатов, из вражды к Англии, т. е. из своих империалистских интересов, заключают дружественный договор с восставшими против Англии Штатами. Французские войска вместе с американскими бьют англичан. Перед нами национально-освободительная война, в которой империалистское соревнование является привходящим, не имеющим серьезного значения, элементом, — обратное тому, что мы видим в войне 1914-1916 гг. (национальный элемент в австро-сербской войне не имеет серьезного значения по сравнению с всеопределяющим империалистским соревнованием). Отсюда видно, как нелепо было бы применять понятие империализм шаблонным образом, выводя из него «невозможность» национальных войн. Национально-освободительная война, например, союза Персии, Индии и Китая против тех или иных империалистских держав вполне возможна и вероятна, ибо она вытекает из национально-освободительного движения этих стран, причем превращение такой войны в империалистскую войну между теперешними империалистскими державами будет зависеть от очень многих конкретных обстоятельств, ручаться за наступление которых было бы смешно.

            В-третьих, даже в Европе нельзя считать национальные войны в эпоху империализма невозможными. «Эпоха империализма» сделала теперешнюю войну империалистской, она порождает неизбежно (пока не наступит социализм) новые империалистские войны, она сделала насквозь империалистичной политику теперешних великих держав, но эта «эпоха» нисколько не исключает национальных войн, например, со стороны маленьких (допустим, аннектированных или национально-угнетенных) государств против империалистских держав, как не исключает она и национальных движений в большом масштабе на востоке Европы. Про Австрию, например, Юниус судит очень здраво, учитывая не одно только «экономическое», а и своеобразно политическое, отмечая «внутреннюю нежизнеспособность Австрии», признавая, что «габсбургская монархия есть не политическая организация буржуазного государства, а лишь слабо связанный синдикат нескольких клик общественных паразитов», и что «ликвидация Австро-Венгрии исторически есть лишь продолжение распада Турции и вместе с ним является требованием исторического процесса развития». С некоторыми балканскими государствами и с Россией дело обстоит не лучше. И при условии сильного истощения «великих» держав в данной войне или при условии победы революции в России вполне возможны национальные войны, даже победоносные. Вмешательство империалистских держав осуществимо на практике не при всех условиях, это с одной стороны. А с другой стороны, когда рассуждают «с кондачка»: война маленького государства против гиганта безнадежна, то на это приходится заметить, что безнадежная война есть тоже война; а затем, известные явления внутри «гигантов» — например, начало революции — могут «безнадежную» войну сделать очень «надежной».

            Мы остановились подробно на неверности положения, будто «больше не может быть национальных войн», не только потому, что оно явно ошибочно теоретически. Было бы, конечно, глубоко печально, если бы «левые» стали проявлять беззаботность к теории марксизма в такое время, когда создание III Интернационала возможно только на базе невульгаризованного марксизма. Но и в практически-политическом отношении эта ошибка очень вредна: из нее выводят нелепую пропаганду «разоружения», ибо будто бы никаких войн, кроме реакционных, быть не может; из нее выводят еще более нелепое и прямо реакционное равнодушие к национальным движениям. Такое равнодушие становится шовинизмом, когда члены европейских «великих» наций, т. е. наций, угнетающих массу мелких и колониальных народов, заявляют с якобы ученым видом: «национальных войн более быть не может»! Национальные войны против империалистских держав не только возможны и вероятны, они неизбежны и прогрессивны, революционны, хотя, конечно, для успеха их требуется либо соединение усилий громадного числа жителей угнетенных стран (сотни миллионов в взятом нами примере Индии и Китая), либо особо благоприятное сочетание условий интернационального положения (например, парализованность вмешательства империалистских держав их обессилением, их войной, их антагонизмом и т. п.), либо одновременное восстание пролетариата одной из крупных держав против буржуазии (этот последний в нашем перечне случай является первым с точки зрения желательного и выгодного для победы пролетариата)» [69].

Односторонняя логика Розы Люксембург в цитированной брошюре привела ее к парадоксальному развороту: противопоставление империалистической войне, для Германии, «национальной программы», которая, с другой стороны, отрицается для угнетенных наций. Ленин отмечает:

«Другое ошибочное рассуждение Юниуса связано с вопросом о защите отечества. Это — кардинальный политический вопрос во время империалистской войны. И Юниус подкрепил нас в том убеждении, что наша партия дала единственно правильную постановку этого вопроса: пролетариат против защиты отечества в этой, империалистской войне ввиду ее грабительского, рабовладельческого, реакционного характера, ввиду возможности и необходимости противопоставить ей (и стремиться превратить ее в) гражданскую войну за социализм. Юниус же, с одной стороны, прекрасно вскрыл империалистский характер данной войны, в отличие от национальной, а с другой стороны, впал в чрезвычайно странную ошибку, пытаясь за волосы притянуть национальную программу к данной, ненациональной, войне! Это звучит почти невероятно, но это факт»[70].

В своей полемике против большинства Роза Люксембург заявила, что для Германии демократическая организация защиты отечества, вооружение народа, контроль над военными действиями народного представительства, одним словом — «старая истинно национальная программа патриотов и демократов 1848 года». Ленин показывает ее ошибку:

«Империалистской войне он предлагает «противопоставить» национальную программу. Передовому классу он предлагает повернуться лицом к прошлому, а не к будущему! В 1793 и 1848 гг. и во Франции, и в Германии, и во всей Европе объективно стояла на очереди буржуазно-демократическая революция. Этому объективному историческому положению вещей соответствовала «истинно национальная», т. е. национально-буржуазная программа тогдашней демократии, которую в 1793 г. осуществили наиболее революционные элементы буржуазии и плебейства, а в 1848 г. провозглашал от имени всей передовой демократии Маркс. Феодально-династическим войнам противопоставлялись тогда, объективно, революционно-демократические войны, национально-освободительные войны. Таково было содержание исторических задач эпохи.

            Теперь для передовых, крупнейших государств Европы объективное положение иное. Развитие вперед — если не иметь в виду возможных, временных, шагов назад — осуществимо лишь к социалистическому обществу, к социалистической революции. Империалистски-буржуазной войне, войне высокоразвитого капитализма объективно может противостоять, с точки зрения развития вперед, с точки зрения передового класса, только война против буржуазии, т. е. прежде всего гражданская война пролетариата с буржуазией за власть, война, без которой серьезного движения вперед быть не может, а затем — лишь при известных, особых, условиях, возможная война в защиту социалистического государства против буржуазных государств. Поэтому те большевики (…) которые готовы были стать на точку зрения условной обороны, обороны отечества под условием победоносной революции и победы республики в России, оставались верны букве большевизма, но изменяли духу его; ибо втянутая в империалистскую войну передовых европейских держав Россия и в республиканской форме вела бы тоже империалистскую войну!

            Говоря, что классовая борьба есть лучшее средство против нашествия, Юниус применил марксову диалектику лишь наполовину, сделав один шаг по верному пути и сейчас же уклонившись с него. Марксова диалектика требует конкретного анализа каждой особой исторической ситуации. Что классовая борьба есть лучшее средство против нашествия, — это верно и по отношению к буржуазии, свергающей феодализм, и по отношению к пролетариату, свергающему буржуазию. Именно потому, что это верно по отношению ко всякому классовому угнетению, это слишком обще и потому недостаточно по отношению к данному особому случаю. Гражданская война против буржуазии есть тоже один из видов классовой борьбы, и только данный вид классовой борьбы избавил бы Европу (всю, а не одну страну) от опасности нашествий. «Великогерманская республика», если бы она существовала в 1914-1916 гг., вела бы такую же империалистическую войну.

           Юниус вплотную подошел к правильному ответу на вопрос и к правильному лозунгу: гражданская война против буржуазии за социализм и, точно побоявшись сказать всю правду до конца, повернул назад, к фантазии «национальной войны» в 1914, 1915, 1916 годах; Если взглянуть на вопрос не с теоретической, а с чисто практической стороны, то ошибка Юниуса станет не менее ясна. Все буржуазное общество, все классы Германии вплоть до крестьянства стояли за войну (в России, по всей вероятности, тоже — по крайней мере большинство зажиточного и среднего крестьянства с очень значительной долей бедноты находилось, видимо, под обаянием буржуазного империализма). Буржуазия была вооружена до зубов. При таком положении «провозгласить» программу республики, перманентного парламента, выбора офицеров народом («вооружение народа») и пр. значило бы на практике — «провозгласить» революцию (с неверной революционной программой!).

         Юниус говорит здесь же, вполне правильно, что революции «сделать» нельзя. Революция стояла на очереди в 1914-1916 гг., таясь в недрах войны, вырастая из войны. Надо было «провозгласить» это от имени революционного класса, указать до конца, безбоязненно, его программу: социализм, невозможный в эпоху войны без гражданской войны против архиреакционной, преступной, осуждающей народ на несказанные бедствия, буржуазии. Надо было обдумать систематические, последовательные, практические, безусловно осуществимые при всяком темпе развития революционного кризиса действия, лежащие по линии назревающей революции. Эти действия указаны в резолюции нашей партии: 1) голосование против кредитов; 2) разрыв «гражданского мира»; 3) создание нелегальной организации; 4) братание солдат; 5) поддержка всех революционных выступлений масс. Успех всех этих шагов неминуемо ведет к гражданской войне.

            Провозглашение великой исторической программы имело, несомненно, гигантское значение; только не старой и устаревшей для 1914-1916 гг. национально-германской программы, а пролетарски-интернациональной и социалистической. Вы, буржуа, воюете для грабежа; мы, рабочие всех воюющих стран, объявляем войну вам, войну за социализм, — вот содержание речи, с которой должны были выступить 4 августа 1914 г. в парламентах социалисты, не изменившие пролетариату, как Легины, Давиды, Каутские, Плехановы, Геды, Самба и т. д.»[71].

Когда дело доходит до спора по вопросу о самоопределении, Ленин стремится обнаружить такие же объективные корни ошибки Юниуса:

«По-видимому, двоякого рода ошибочные соображения могли вызвать ошибку Юниуса. Несомненно, Юниус решительно против империалистской войны и решительно за революционную тактику: этого факта не устранят никакие злорадства гг. Плехановых по поводу «оборончества» Юниуса. На возможные и вероятные клеветы этого рода необходимо ответить сразу и прямо.

            Но Юниус, во-первых, не освободился вполне от «среды» немецких, даже левых социал-демократов, боящихся раскола, боящихся договаривать до конца революционные лозунги. Это — ошибочная боязнь, и левые социал-демократы Германии должны будут избавиться и избавятся от нее. Ход их борьбы с социал-шовинистами приведет к этому. А они борются с своими социал-шовинистами решительно, твердо, искренне, в этом их громадное, принципиальное, коренное отличив от гг. Мартовых и Чхеидзе, которые одной рукой (à la Скобелев) развертывают знамя с приветом «Либкнехтам всех стран», а другой рукой нежно обнимают Чхенкели и Потресова!

            Во-2-х, Юниус хотел, по-видимому, осуществить нечто вроде меньшевистской, печальной памяти, «теории стадий», хотел начать проводить революционную программу с ее «наиболее удобного», «популярного», приемлемого для мелкой буржуазии конца. Нечто вроде плана «перехитрить историю», перехитрить филистеров. Дескать, против лучшей обороны истинного отечества никто не может быть: а истинное отечество есть велико-германская республика, лучшая оборона есть милиция, перманентный парламент и пр. Будучи раз принята, такая программа сама собой повела бы, дескать, к следующей стадии: социалистической революции.

            Вероятно, подобные рассуждения сознательно или полусознательно определили тактику Юниуса. Нечего и говорить, что они ошибочны. В брошюре Юниуса чувствуется одиночка, у которого нет товарищей по нелегальной организации, привыкшей додумывать до конца революционные лозунги и систематически воспитывать массу в их духе. Но такой недостаток — было бы глубоко неправильно забывать это — не есть личный недостаток Юниуса, а результат слабости всех немецких левых, опутанных со всех сторон гнусной сетью каутскианского лицемерия, педантства, «дружелюбия» к оппортунистам. Сторонники Юниуса сумели, несмотря на свое одиночество, приступить к изданию нелегальных листков и к войне с каутскианством. Они сумеют пойти и дальше вперед по верному пути»[72].

Независимо от того, исчерпан ли этот вопрос, следует помнить слова Ленина, поскольку непонимание значимости национального фактора с точки зрения интернациональных и классовых интересов пролетариата, связанных с другими причинами, помешает Розе Люксембург, как видно в последней части этой статьи, правильно рассуждать о стратегии и тактике большевиков в русской революции. Это непонимание будет отражено в колебаниях молодой Коммунистической Партии Германии, трагически лишившейся своего руководства в январе-марте 1919 года, присоединившейся к Третьему Интернационалу, в нетерпимости к строго централистскому направлению Москвы, а также, среди прочего, в постоянно возрождающихся колебаниях КПГ по этой тактической проблеме.

[1]              См. также труд о факторах, что можно назвать всемирной трагедией задержки созревания субъективных условий коммунистической революции на Западе и колебания пролетарского авангарда, когда стало необходимо порвать с центризмом, в том числе с точки зрения организации, наш труд «Storia della Sinistra Comunista» («История Коммунистической Левой»), том. II, pp. 454-483 (Издания Il Programma Comunista). Французский перевод в «Programme Communiste» № 58, стр. 91-119.

[2]             Роза Люксембург «Der Sozialismus in Polen», «Sozialistische Monatshafte» n10, октябрь 1897.

[3] Ленин, «Собрание сочинений», том 19. Призрак постоянного возрождения «великорусского шовинизма» в трудах и коммунистическом движении будет преследовать Ленина до самой его смерти. Если бы силы не покинули его слишком рано, то даже против сталинской реинкарнации шовинизма он провел бы последние и самые энергичные из своих памятных битв, что можно увидеть в его «Письме к съезду» от 30 декабря 1922 года («Собрание сочинений», том 45), «К вопросу о национальностях или об автономизации», а также касаемо политики, применяемой в Грузии, в частности. Существует железная преемственность между полемикой первых лет века и этим последним, увы, беспомощным всплеском Ленина против возрождения «шовинизма» за экраном «автономий», предоставленных государственным аппаратом, «унаследованным от царизма» и  «только чуть-чуть подмазанным советским миром».

[4]             «Вопрос самоопределения в марксистской классификации» Programme Communiste n 61-62 1973-1974.

[5]             Примечательно, что с другой стороны польская социалистическая партия во главе с Пилсудским сделала неясным и на деле слишком жестким и ограничивающим пункт программы 1903 года, касающейся права на самоопределение. Ленин ответил ему:

«Безусловное признание борьбы за свободу самоопределения вовсе не обязывает нас поддерживать всякое требование национального самоопределения. Социал-демократия, как партия пролетариата, ставит своей положительной и главной задачей содействие самоопределению не народов и наций, а пролетариата в каждой национальности. Мы должны всегда и безусловно стремиться к самому тесному соединению пролетариата всех национальностей, и лишь в отдельных, исключительных случаях мы можем выставлять и активно поддерживать требования, клонящиеся к созданию нового классового государства или к замене полного политического единства государства более слабым федеративным единством и т. п.» Иными словами, «интересам именно этой борьбы должны мы подчинять требование национального самоопределения», отвергая пустые национальные предложения буржуазии, которая для Ленина как и для Розы Люксембург, перестала быть революционной, чтобы стать одним из защитников царской аристократии, «Теперь правящие классы Польши, шляхта в Германии и Австрии, промышленные и финансовые тузы в России выступают в качестве сторонников правящих классов в угнетающих Польшу странах, а наряду с польским пролетариатом, геройски перенявшим великие традиции старой революционной Польши, борется за свое освобождение пролетариат немецкий и русский»  («Национальный вопрос в нашей программе», «Искра» № 44, 15 июля 1903 года, «Собрание Сочинений» том 7).

[6]             Опубликован в большевистском ежемесячном теоретическом журнале «Просвещение» с апреля по июнь 1914 года.

[7]             Опубликован в теоретическом органе польской социал-демократии «Przeglad  Socjaldemokratyczny», 1908, № 6-10, 1909, № 12 и 14-15.

[8]             Приложение к «Neue Zeit», № 1, 1907-1908, 18 января 1908 года.

[9]             Для ясности перевода мы модифицировали этот отрывок с выдержками, переведенными в сборнике «Марксисты и национальный вопрос» 1848-1914.

[10]           Сборник «Социал-демократия» № 1, октябрь 1916 года.

[11]            Первая часть статьи приведена выше.

[12]            Цитируется из Милорад М. Драчкович, «Французские и немецкие социалисты и проблема войны»

[13]            Декларация социал-демократической парламентской группы о голосовании по военным кредитам. Цитируется в «La correspondance internationale» № 44, 15 июля 1924 года.

[14]           Карл Каутский, «Neue Zeit», 2 октября 1914 года.

[15]           Цитируется из J. Braunthal, «Geschichte der Internationale (История Интернационала)», Ганновер, 1961-1963. В переводе — Ленин, «Интернационал и Защита отечества».

[16]           В Германии, только после 10 сентября, первое ядро нереализованных интернационалистов начало выкристаллизовываться вокруг Розы Люксембург: «заявление», выпущенное к этой дате для отделения от парламентской группы и руководства СПГ, получило только подписи Либкнехта, Меринга, Клары Цеткин и Розы Люксембург. Либкнехт в одиночку голосовал против военных кредитов в ноябре; 4 августа он голосовал «за», сохраняя дисциплину.

[17]            Ленин, «Социализм и война».

[18]           Там же.

[19]           Там же.

[20]          Там же.

[21]            Там же.

[22]           Собрание сочинений Ленина, том 26.

[23]       Ленин, «Конференция заграничных секций РСДРП».

 

[24]           Маркс – Кугельману 23 февраля 1865.

[25]           Книга «Изолированное социалистическое государство» (Der isolirte socialische Staat, Eine socialökonomische Studie, Цюрих, 1878). Троцкий вспомнит ее, аргументируя против Сталина в первом из своих выступлений на заседании Центральной Контрольной Комиссии в июне 1927 года (см. «Искаженная революция», 1929).

[26]           Заявления Фольмара и Ауэра приводятся Драчковичем, стр. 256.

[27]           Роза Люксембург блестяще критикует «теорию компенсации» и параллельную теорию, поддерживаемую, в частности, Шиппелем, согласно которой исключительно важный военный бюджет, в конце концов, положительно влияет на занятость рабочих, в ее статье «Милиция и милитаризм» («Miliz und Militarismus», «Leipziger Volkszeitung», 20, 21 и 22 февраля 1899 года).

[28]           «War Friedrich Engels milizgläubig?», «Sozialistische Monatshafte», ноябрь 1898.

[29]           «Sozialistische Auslandspolitik» 1911.

[30]          Драчкович, стр. 257.

[31]            Там же.

[32]           Эдуард Бернштейн, «Условия возможности социализма и задачи социал-демократии».

[33]           Цитируется в книге Стюарта Шрамма и Элена Карре д’Анкоссе, «Марксизм и Азия».

[34]           Эдуард Бернштейн, «Английская опасность» и «Германский народ», Берлин, 1911.

[35]           Все заявления Бебеля, а также Носке взяты из цитат Драчковича.

[36]           Карл Каутский, «Путь к власти», Берлин, 1909.

[37]           Карл Каутский, «Современная национальность», «Neue Zeit».

[38]           Карл Каутский, «Die Nationalitätenfrage in Russland» («Национальный вопрос в России»), «Leipziger Volkszeitung».

[39]           См. Карл Каутский «Die nationalen Aufgaben der Sozialisten unter den Balkanslawen» («Национальные задачи социалистов среди балканских славян»),« Der Kampf», 1908.

[40]          Цитируется Драчковичем.

[41]           Карл Каутский, «Патриотизм и социал-демократия», Лейпциг, 1907.

[42]           Цитируется Драчковичем.

[43]           Из отрывка его речи на Штутгартовском конгрессе в 1907 году вытекает всякое грязное лицемерие Ван Кола: «Наш друг [это Каутский] пошел еще дальше», когда он дал нам свое мнение о промышленном развитии колоний. Он посоветовал нам отправлять машины и инструменты для работы в Африке. Это книжная теория. Он хочет цивилизовать эту страну? Если мы отправим машины неграм из Центральной Африки, знаете, что они будут делать? Весьма вероятно, что они исполнят вокруг нашего европейского продукта боевой танец (смех), и также вероятно, что число их бесчисленных богов будет увеличено на одну единицу (снова смех). Возможно, он также попросит нас отправить европейцев, знающих, как управлять машинами. То, что местные жители будут делать с ними, я не знаю. Возможно, мы с Каутским могли бы связать теорию с практикой, сопроводив машины на черный континент. Но я также убежден, что туземцы не просто сломают их. Может быть, даже они нас поцарапают или что они нас едят, а потом … (потирая живот) Боюсь, потому что я немного физически развит, чем Каутский, что я бы предпочел съесть моих негритянских друзей (смех). Если бы мы, европейцы, отправились в Африку с нашими европейскими машинами, мы были бы жертвами нашей экспедиции. Напротив, мы должны иметь оружие в руках, чтобы защитить себя в конце концов, даже если Каутский называет этот империализмом».

Разительно отличался подход к проблеме Энгельса 25 лет назад, выдержка из его письма Каутскому от 12 сентября 1882 года заставит его понять лучше, чем любой комментарий:

«Раз только реорганизована Европа и Северная Америка, это даст такую колоссальную силу и такой пример, что полуцивилизованные страны сами собой потянутся за нами; об этом позаботятся одни уже экономические потребности. Какие социальные и политические фазы придется тогда проделать этим странам, пока они дойдут тоже до социалистической организации, об этом, я думаю, мы могли бы выставить лишь довольно праздные гипотезы. Одно лишь несомненно: победоносный пролетариат не может никакому чужому народу навязывать никакого осчастливления, не подрывая этим своей собственной победы».

[44]          Цитируется в: Schramm and Carrère d’Encausse.

[45]          «Права была Р. Люксембург, давно писавшая, что у Каутского «прислужничество теоретика» — лакейство, говоря проще, лакейство перед большинством партии, перед оппортунизмом» Ленин – Шляпникову 27 октября 1914.

[46]          Роза Люксембург, «Was weiter? («Что дальше?»), «Dortmunder Arbeiterzeitung», Март 1910.

[47]           Карл Каутский, «Was nun?» («Что потом?»), «Neue Zeit», 1910.

[48]          Роза Люксембург, «Ermattung oder Kampf?» («Износ или борьба?»), «Neue Zeit», 1910.

[49]          Ленин, «Конференция заграничных секций РСДРП», 1915.

[50]          Ленин, «Крах II-го Интернационала», 1915.

[51]           Карл Каутский, «Die Abwirtschaftung des Kapitalismus» («Закат капитализма»), «Neue Zeit»

[52]           Там же.

[53]           Там же.

[54]          Ленин «Социализм и война», 1915.

[55]          Юниус (Роза Люксембург) «Кризис социал-демократии»

[56]          «Der Wiederaufbau der Internationale» («Реконструкция Интернационала»), «Die internationale», Nr. 1, 15 апреля 1915 года. Эта статья Розы Люксембург, в частности, относится к Каутскому, который утверждал, что классовая борьба является принципом и директивой действий для периодов мирного курса капиталистического режима, а не для периодов империалистической войны, где ее неминуемые противоречия достигают своего пароксизма и ставят социалистов перед решающей альтернативой: «или классовая борьба, в том числе во время войны, является высшим законом о существовании пролетариата, и тогда провозглашение гармонии между классами во время войны (…) является преступлением против жизненно важных классовых интересов; или же классовая борьба является преступлением против «национальных интересов» и «безопасности отечества», в том числе в мирное время (…). Или же социал-демократия должна будет исправить положение перед национальной буржуазией и радикально пересмотреть всю свою тактику и принципы, в том числе в мирное время, чтобы приспособиться к ее нынешней социал-империалистической позиции; или она должна понесет наказание перед международным пролетариатом и адаптирует свое поведение во время войны к своим принципам мирного времени (…) Или Бетман-Гольвег, или Либкнехт. Или империализм, или социализм, как считал Маркс!»

[57]           Роза Люксембург «Кризис социал-демократии».

[58]          Маркс «Гражданская война во Франции. Воззвание Генерального совета Международного Товарищества Рабочих».

[59]          «Тезисы о задачах международной социал-демократии».

[60]          Ленин «О брошюре Юниуса».

[61]           Там же.

[62]           Там же.

[63]           См. нашу работу «Storia della Sinistra Comunista».

[64]          «Тезисы о задачах международной социал-демократии».

[65]          Ленин «О брошюре Юниуса».

[66]          Роза Люксембург «Кризис социал-демократии».

[67]           см. статью Ленина «О карикатуре на марксизм и об «Империалистическом экономизме»».

[68]          Ленин «О брошюре Юниуса».

[69]          Там же.

[70]          Там же.

[71]            Там же.

[72]           Там же.