Он напоминает об следующем фундаментальном моменте революционного коммунизма: любой прогресс в производительной силе труда есть прогресс в эксплуатации пролетарской рабочей силы и совершенствовании этой эксплуатации. Следовательно, «капиталистическое применение машин» является лишь « особым методом производства относительной прибавочной стоимости »[1].

Необходимо будет заново взглянуть на положения в области технического прогресса; последний направлен прямо против пролетариата. Поэтому представление, связывающее марксизм с культом «прогресса», ошибочно[2]. Из этого не следует делать вывод, что если Маркс не был «за» технический прогресс, то он был «против». Как всегда, мысль Маркса диалектична. Если машинизм является синонимом развития относительной прибавочной стоимости, синонимом увеличения эксплуатации рабочей силы, синонимом валоризации капитала путем увеличения прибавочной стоимости, он в то же время является носителем неограниченного развития производительности, что объявляется материальными основами бесклассового общества.

Экономика часто ассоциируется с медициной. Что касается органических тел, то сравнение не лишено достоинств. Фактически, многие из классических экономистов были еще и врачами (Петти, Кенэ,…). Если экономисты являются докторами капитализма, то их можно разделить на две великие школы; одна рекомендует кровопускание и клизмы, в то время как другая одобряет прием психотропных, допинговых и эйфорических препаратов. Маркс же играет роль судебного медэксперта[3]. Это не биология капитала, а его некролог[4]. Именно с точки зрения будущего общества тело подлежит вскрытию. Будущее общество отрицательным образом присутствует на протяжении всей его работы. Научная точка зрения и революционная точка зрения не разделены окончательно[5]. Не будучи ни экономистом, ни философом, ни социологом, Маркс остается только коммунистом, то есть критиком теоретических представлений о господствующих классах и актором в их революционном свержении.

Понятие «промышленная революция»[6] является частью марксизма[7]. Поэтому то, что определяет «первую» промышленную революцию – если принять, что были другие — это появление машины.

« Поэтому прежде всего необходимо исследовать, каким образом средство труда из орудия превращается в машину, или чем отличается машина от ремесленного инструмента » (Маркс, Капитал том I).

Более того, Маркс немедленно предупреждает нас, что нельзя ожидать четкого, абстрактного определения машины. Такая попытка, характерная для метафизического образа мышления, предполагающего, что всегда можно классифицировать реальность априори, обречена на провал[8].

Прежде всего, этот прогресс направлен, как мы видели, против пролетариата, из которого пытаются извлечь максимум прибавочной стоимости. В то же время по целому ряду причин, которые мы не будем здесь обсуждать, капиталистический способ производства ведет к торможению этого же технического прогресса, ограничивает его потенциал, рассеивает его возможности и тратит впустую производительные силы. С этой точки зрения машина невиновна в пороках, которые она вызывает; речь идет только о её капиталистическом использовании.

2.Машина и промышленная революция

2.1 Компоненты машины

Что же тогда есть машина? Маркс показывает, что любой разработанный механизм состоит из трех принципиально разных частей:

Двигателя:

« Машина-двигатель действует как движущая сила всего механизма. Она или сама порождает свою двигательную силу, как паровая машина, калорическая машина, электромагнитная машина и т. д., или же получает импульс извне, от какой-либо готовой силы природы, как водяное колесо от падающей воды, крыло ветряка от ветра и т. д. » (Маркс, Капитал том I).

Отметим здесь, что источник энергии двигателя безразличен для концепции, что не означает, что он не важен в историческом исследовании, особенно с учетом последствий, которые это может повлечь за собой для формы всего устройства, как и для социальной организации в целом.

Передаточного механизма:

« Передаточный механизм, состоящий из маховых колёс, подвижных валов, шестерён, эксцентриков, стержней, передаточных лент, ремней, промежуточных приспособлений и принадлежностей самого различного рода, регулирует движение, изменяет, если это необходимо, его форму, например превращает из перпендикулярного в круговое, распределяет его и переносит на рабочие машины » (Маркс, Капитал том I).

Машины-орудия:

« Рабочая машина […] — это такой механизм, который, получив соответственное движение [здесь не имеет значения, от какого типа двигателя и какого передаточного механизма он работает прим.], совершает своими орудиями те самые операции, которые раньше совершал рабочий подобными же орудиями » (Маркс, Капитал том I).

Из перечисленных трех элементов только один является характерным для промышленной революции XVIII века: рабочая машина. Функция двух других компонентов заключается только в передаче движения, которое позволяет рабочей машине воздействовать на объект труда. Даже если человек остается двигателем, передающим энергию, революция достигается заменой человека станком.

2.2 Революционные последствия

2.2.1 Неограниченное развитие производительности труда

По своей сути, в своей концепции промышленная революция предполагает исключение человеческих рук из конечного процесса производства — инструмента, атакующего объект труда[9].

Поэтому промышленная революция приводит не к созданию машин, которые являются продолжением руки, как это было с инструментом, а к исключению человека из процесса производства. Исключая человека из процесса производства, человек открывает грандиозные перспективы для производительности труда. С одной стороны, количество инструментов, действующих одновременно, можно приумножить, с другой стороны, увеличить их скорость выполнения.

Следовательно, потенциально в своей концепции промышленная революция порождает перспективу неограниченного развития производительности и, следовательно, перспективы бесклассового общества. С промышленной революцией буржуазия приводит в движение производительные силы, которые вступают в конфликт с ограниченными целями капиталистического производства поиска максимальной прибавочной стоимости. Этот конфликт между тенденцией к неограниченному развитию производительных сил и ограниченными производственными отношениями, характерными для капиталистического способа производства, приводит к общим кризисам перепроизводства (катастрофическим кризисам в том смысле, что общество по социальным причинам время от времени подвергается разрушению, как от стихийного бедствия), которые периодически напоминают нам о том, что пришло время для нового общества. Тенденция этих кризисов все более масштабна и ведет к насильственному ниспровержению капитала.

Именно поэтому социализм говорит о промышленной революции через феномен машинизма. Это не только вопрос технологического развития, нового изобретения в истории человечества[10]. Её прибытие закладывает материальные основы коммунизма, позволяя неограниченное развитие производительности, обеспечивая постоянное сокращение необходимого труда, закладывая основы общества изобилия.

2.2.2 Развитие ассоциированного труда

Но это еще не все! Машинизм вызывает процесс труда, специфический для капиталистического способа производства, и постоянно создает ассоциированный общественный труд. Он создает класс ассоциированных производителей, которые должны освободиться от диктатуры капитала, чтобы иметь возможность реализовать потенциал машин, довести степень производительной силы труда до другого, превосходящего уровня.

« В мануфактуре расчленение общественного процесса труда является чисто субъективным, комбинацией частичных рабочих; к системе машин крупная промышленность обладает вполне объективным производственным организмом, который рабочий застаёт как уже готовое материальное условие производства. В простой кооперации и даже в кооперации, специализированной вследствие разделения труда, вытеснение обособленного рабочего обобществлённым рабочим всё ещё представляется более или менее случайным. Машины же, за некоторыми исключениями, о которых будет упомянуто позже, функционируют только в руках непосредственно обобществлённого или совместного труда. Следовательно, кооперативный характер процесса труда становится здесь технической необходимостью, диктуемой природой самого средства труда » (Маркс, Капитал том I).

2.2.3. Специфически капиталистический процесс труда: реальное подчинение труда капиталу

Мы часто обсуждали тот факт, что капиталистический способ производства претерпел качественную модификацию своего процесса производства и особенно своего процесса труда. Маркс говорит нам, что подчинение труда капиталу становится реальным[11]. Это в точности соответствует наступлению промышленной революции. Как только процесс труда становится особенно капиталистическим, весь производительный аппарат оказывается втянутым в постоянные потрясения. Это движение, которое первоначально происходит путем распространения из одной сферы производства в другую, в свою очередь влияет на другие слои общества, в частности на средства транспорта и связи.

« Переворот в способе производства, совершившийся в одной сфере промышленности, обусловливает переворот в других сферах. Это относится прежде всего к таким отраслям промышленности, которые переплетаются между собой как фазы одного общего процесса, хотя общественное разделение труда до такой степени изолировало их, что каждая из них производит самостоятельный товар. Так, например, машинное прядение выдвинуло необходимость машинного ткачества, а оба вместе сделали необходимой механико-химическую революцию в белильном, ситцепечатном и красильном производствах. Таким же образом, с другой стороны, революция в хлопчатобумажном прядении вызвала изобретение джина, машины для отделения хлопковых волокон от семян, благодаря чему только и сделалось возможным производство хлопка в необходимом теперь крупном масштабе » (Маркс, Капитал том I).

Начатое с промышленной революцией[12], реальное подчинение труда капиталу начинает быстро продвижение между последней четвертью XVIII и первой третью XIX веков.

Поэтому, как только завершится промышленная революция, как только будет установлен процесс труда, характерный для капиталистического способа производства, который определяется реальным подчинением труда капиталу, будут заложены материальные основы коммунизма. С этого момента появляется не только возможность коммунизма, но и необходимость освободить производительные силы от оков капиталистических производственных отношений. Кроме того, так как коммунизм возможен, что его современное сознание рождается с марксизмом и формированием пролетарского класса как независимой политической партии. Согласно материалистическому пониманию истории, современный научный социализм, в противовес к утопическому социализму, утвердился уже в конце первой половины XIX века.

3. От машины-орудия к паровой машине

3.1 Общий механизм

Вернемся к демонстрации Маркса. Мы оставили его с машиной-орудием и сердцем промышленной революции. Все устройство принимает следующую форму, а рабочая машина является ключевым элементом, который определяет промышленную революцию:

3.2 Двигатель и паровая машина

Как только промышленная революция заменит человека, который управляет инструментом, машиной, общее распространение этого процесса открывает еще один важный компонент этого механизма: двигатель.

« Поскольку предположено, что человек действует уже только как простая двигательная сила и что, следовательно, место его орудия заступила машина-орудие, то силы природы могут заменить его и как двигательную силу » (Маркс, Капитал том I).

Машинизм включает в себя поиск регулярности, постоянства, мощности и контроля над ней, скорости повторения действия двигателя. Маркс рассматривает различные движущие силы, которые в совокупности представляют собой уроки прошлого в отношении использования определенных источников энергии[13]. Именно в этом контексте подходит паровая машина. Если она не лежит в основе промышленной революции (поскольку, опять же, эту роль играет машина-орудие, а не производство энергии), если она рождена от промышленной революции больше, чем была её причиной[14], то, тем не менее, она позволяет выйти за пределы, с которыми сталкиваются другие двигательные силы.

« Только с изобретением второй машины Уатта, так называемой паровой машины двойного действия[15], был найден первичный двигатель, который, потребляя уголь и воду, сам производит двигательную силу и мощность которого находится всецело под контролем человека » (Маркс, Капитал том I).

3.3 Обратный эффект паровой машины

Паровая машина также будет иметь важные последствия. Её мобильность позволяет сосредоточить в городах производство, которое до сих пор распространялось в деревнях. Комментатор того времени отметил, что « Паровая машина — мать промышленных городов »[16].

С другой стороны, это техническое приложение универсально по объему. Таким образом, мы находим это, в частности, в транспортной революции (например, железная дорога, паровая навигация), которая является следствием промышленной революции.

Другой аспект паровой машины заслуживает особого внимания. Это повод для Фридриха Энгельса написать одну из самых красивых страниц по диалектике[17]. Диалектический аспект отношений и переворотов не присутствует систематически в своем пространстве данного времени. Когда его нет, диалектическая мысль позволяет нам его предвидеть. Как только человеку удалось управлять огнем, силой трения, значительнейшего события, из когда-либо произошедших, он превратил механическое движение в тепло. Лишь тысячи лет спустя диалектика процесса закрывает свой цикл после преобразования тепла в механическое движение и, следовательно, с открытием паровой машины.

Новый этап наступает, как только после изобретения машин, затем и сами машины стали производиться с помощью с машин. Поэтому крупная промышленность « стала на свои собственные ноги »[18] . Это явление относительно машин происходит в первой трети XIX века. Во второй трети строительство железных дорог и паровое судоходство сделали необходимыми «циклопические машины»[19] для постройки первичных двигателей. Этот этап, как мы видели, касается машин, предназначенных, в частности, для создания первичных двигателей для океанского судоходства, и относится ко второй трети XIX века; следовательно, на столетие позже начала промышленной революции.

В наши дни, когда появилась микроэлектроника, может показаться заманчивым противопоставить этой фазе промышленной революции более современную фазу, на которой этот гигантизм если не исчез, то, по крайней мере, был бы сведен к минимуму. Но представить, что современные производительные силы перестали быть крупными, значит игнорировать, например, атомные электростанции и их огромные градирни и их особенно сложные котельные для топливных баков, значит игнорировать современный сталелитейный завод с его прокатным станом, значит игнорировать всю нефтехимическую отрасль с её крекинговыми и перерабатывающими установками, значит игнорировать производство гигантских танкеров и других судов непревзойденных размеров, значит игнорировать грузовые самолеты, которые могут доставить за один рейс столько, что хватит на питание целого города, и скоростные поезда, значит игнорировать внушительные сооружения, туннели (например, туннель под Ла-Маншем или туннельный мост, соединяющий Данию со Швецией), мосты длинной протяженности, высотные здания. Хотя гигантский ускоритель элементарных частиц в США не был завершен, то ускоритель ЦЕРН, который в три раза меньше с его 27-километровым кольцом, остается самой сложной машиной, когда-либо созданной человеком. И последнее, но не менее важное: военный арсенал теперь способен многократно уничтожить планету. Короче говоря, буржуазия никогда не использовала так много фараонских производительных (и разрушительных) сил. Будь то в бесконечно малой или в безгранично большой области, как никогда ранее, буржуазия руководит развитием производительных сил, которые показывают, на что способен человеческий род. Если «Манифест Коммунистической партии» — это апология буржуазии, то необходимо написать еще один.

4. На пути к полной автоматизации

С тех пор во всех компонентах механической системы человек был исключен. Мы приближаемся к концепции автоматической системы. Поэтому полная автоматизация процесса производства является частью концепции промышленной революции. Изолированная машина уступает место системе машин, которую Маркс называет «Maschinerie» (на немецком языке), которую чаще всего переводят как «машинизм», но которую также можно перевести как «машинерия».

« […] тогда и двигательная машина приобретает самостоятельную форму, совершенно свободную от тех ограничений, которые свойственны человеческой силе. С этого времени отдельная рабочая машина, которую мы рассматривали до сих пор, низводится до степени простого элемента машинного производства. Одна машина-двигатель может теперь приводить в движение много рабочих машин одновременно ». (Маркс, Капитал том I).

Диалектический характер созданных этим способом взаимоотношений развивается Марксом в следующем предложении:

« С увеличением количества рабочих машин, одновременно приводимых в движение, растёт и машина-двигатель, а вместе с тем передаточный механизм разрастается в широко разветвлённый аппарат » (Маркс, Капитал том I).

Взаимное развитие этих различных элементов в конечном итоге приводит к автоматической системе машин, которая составляет разработанное оборудование[20].

« В расчленённой системе рабочих машин, получающих своё движение через посредство передаточных механизмов от одного центрального автомата, машинное производство приобретает свой наиболее развитый вид. На место отдельной машины приходит это механическое чудовище, тело которого занимает целые фабричные здания и демоническая сила которого, сначала скрытая в почти торжественно-размеренных движениях его исполинских членов, прорывается в лихорадочно-бешеной пляске его бесчисленных собственно рабочих органов » (Маркс, Капитал том I).

Прежде чем закрыть эту главу, давайте отметим две вещи, которые могут быть полезны при анализе реальных масштабов других «промышленных революций».

Кроме транспорта, революция в промышленности и сельском хозяйстве произвела переворот в средствах связи, в частности, это телеграф.
Машина позволяет изготавливать формы, недоступные для самого искусного и опытного ручного труда.

В итоге :

Действительная промышленная революция начинается в 18 веке. Эта концепция является частью марксизма.

Это не просто список изобретений или просто «технологическая» революция; промышленная революция нарушает условия производства, создавая, с одной стороны, класс современного пролетариата и ассоциированный труд, с другой стороны, производительный потенциал для создания материальной основы бесклассового общества. Социальные классы не только больше не нужны, но и становятся препятствием для этого развития.

В этих условиях само понятие «второй» промышленной революции или серии последовательных технологических революций теряет значительную часть своей материальной основы. Именно на основе машинизма открывается перспектива неограниченного увеличения производительности труда, независимо от технических форм, в которых он осуществляется, и различных моментов, которые он переживает во время история капиталистического способа производства. Курс, открытый промышленной революцией (впредь без порядкового номера), затем протекает с определенными эволюциями, разрывами и особенностями, которые необходимо выявить и которые необходимо проанализировать, но в соответствии с тем, что возникает с зарождением машин.

5. «Вторая промышленная революция»

5.1 Первый итог

Мы показали, что концепция промышленной революции принадлежит коммунистической теории и что она должна быть связана с предвидением коммунизма, материальные основы которого стали возможными благодаря самому развитию машинизма.

Теперь мы можем обратиться к понятию «вторая промышленная революция». Мы видели, что с промышленной революцией это был не просто список изобретений, а качественный скачок в капиталистическом способе производства с появлением специфически капиталистической технологии, которая позволяет капиталу реально подчинять труд. Поскольку, напомним, концепция промышленной революции исчерпывает вопрос развития производительности и автоматизации, материальные основы новой промышленной революции значительно меняются; больше нет доказанной материальной базы для обоснования концепции типа «промышленной революции», масштабы, а также последствия которой мы попытались показать. Но то, что концепция исчерпана, несмотря на то, что такая концепция никогда полностью не достигает реальности и нуждается в совершенствовании, не означает, что она уже воплощена. Между началом промышленной революции и иллюзорным миром, где все производство было бы автоматизировано, находится именно то место, где концепция реализуется, чтобы реальность приблизилась к концепции и, при необходимости, уточнила её. Поэтому мы можем тут же поставить под сомнение масштабы такой концепции, как «вторая промышленная революция». Понятие отсутствует в марксизме, в то время как Маркс и Энгельс были её современниками, если мы ссылаемся на определенные значения термина. В то же время, поскольку в раскрытии концепции есть особенности, особые моменты, ускорения и качественные скачки, важно понять их и объяснить значение. Несомненно, что с понятием «вторая промышленная революция» мы находимся в идеологическом тумане, где любит блуждать интеллигенция, представляющая буржуазию. Поэтому мы должны одновременно критиковать эту идеологию и, если это имеет смысл, показать, что происходит в ходе капиталистического способа производства на самом деле.

5.2 Запутанная и переменчивая концепция: наиболее согласованный вариант

Понятие «вторая промышленная революция» сразу предстает под знаком наиболее полной интеллектуальной неразберихи. Существует ли она вообще? Когда она началась? Каковы её особенности? По всем этим вопросам царит наибольшее разнообразие мнений.

Начнем с самого согласованного мнения. То, что подается в исторических программах, преподаваемых в средних школах во Франции. Чему буржуазия учит молодежь?

Она говорит , что в последние десятилетия XIX века, новые открытия и нововведения трансформирует условия жизни. Мы перечислим следующее:

Новые источники энергии с помощью электричества и нефти (динамо-машина в 1871 году, дистанционная передача электроэнергии, гидроэлектростанция — 1878, лампа накаливания — 1879, двигатель внутреннего сгорания – 1893, и дизельный двигатель открывают будущее нефти);
Новые средства связи (телефон — 1876, фонограф — 1877, TSF – 1890-е, кино — 1895)
Рост химической промышленности (искусственный текстиль, пластмассы, удобрения, парфюмерия и синтетические красители)
Распространение алюминия ставшего благодаря электролизу менее дорогим металлом. В свою очередь, металлургия железа переживает новый виток прогресса.
Новые виды транспорта (пароходы, вытесняющие парусный флот, велосипед, появление автомобиля, изобретение авиации) и создание новых коммуникационных маршрутов (Суэц, Панама, трансконтинентальные железные дороги).
И другие элементы, связанные с научным и медицинским развитием, такие как снижение смертности под воздействием работы Пастера.

Согласно этой точке зрения, вторая промышленная революция происходит в 1870-х годах и основана на ряде открытий, ведущих к новой материальной цивилизации (электричество, автомобиль, химия и т. д.).

Но поскольку границы нелегко установить[21] , некоторые авторы считают необходимым укрепить свою точку зрения, выдвигая более «структурные» аспекты. Так, Ив Крозе и Кристиан Ле Бас в I томе «Мировая экономика — от промышленной революции до 1945 года», опубликованном Hachette, считают, что наука сыграла лишь незначительную роль во время первой промышленной революции, в то время как в конце XIX века она смогла стать «прямым центром производства» и воздействовать на «производственные структуры». Подобную идею защищает, например, Франк Ашар, преподаватель истории науки: « В 1870-х годах Европа и, в частности, Великобритания узнали то, что историки называли второй промышленной революцией: развитие промышленности, основанной на научных исследованиях » (Cahiers de science et vie – Le cas du champ électromagnétique).

5.3 Концепция, обращенная против революционной теории

На первый взгляд нельзя не удивляться разнице между грандиозным анализом содержания промышленной революции, установленным, как мы видели, революционным коммунизмом (автоматизация, устранение человека в процессе производства, неограниченный рост производительности, новый, специфически капиталистический процесс труда, развитие ассоциированного труда, материальные основы коммунизма) и, с другой стороны, нищета буржуазной аргументации, которая сводится к перечислению изобретений. Не то чтобы некоторые изобретения не имели значения — электрический свет и автомобиль само собой разумеющимися для большинства в странах, где наиболее развит капиталистический способ производства[22], но здесь мы имеем дело с целым рядом изобретений, которые ничем не связаны, без какой-либо концептуальной силы. Там, где для социализма есть концепция с революционным социальным значением (и к тому же обозначается как таковая[23]) для буржуазных историков мы находим историю технологии, когда революция не просто история источников энергии. Если следовать такому энергетическому подходу, то [первая] промышленная революция будет характеризоваться углем, паровым двигателем и железной дорогой, а вторая — электричеством, пластмассой и автомобилем. Но, по сути, ничего не сказано о разрыве, о качественном скачке, который мог бы оправдать звание новой промышленной революции. Поэтому мы можем видеть, что вся сила коммунистического анализа и его последствия исчерпывается, замалчивается, игнорируется или смягчается в пользу чисто технологического видения. Радикальная критика капиталистического способа производства, объявление о его преодолении, грандиозное социальное и политическое измерение этой концепции сведены на нет в пользу истории энергетики, транспорта и средств связи.

Что касается включения науки в капитал, то с самого начала капиталистического производства знания обращаются против пролетариата и развиваются в одностороннем порядке, капитал овладевает ими. Это явление усиливается с ростом мануфактурного производства и достигает кульминации в крупной промышленности: наука становится независимой производительной силой, призванной на службу капиталу. Однако разные науки развиваются с разной скоростью, и если некоторые из них, такие как механика, родились до наступления современного капитализма, то именно с его наступлением науки развиваются (неравномерно), в зависимости от внутренней сложности[24] , при этом они получают необходимый импульс для своего развития[25]. Современный капиталистический способ производства постоянно сотрясает условия производства.

Поэтому вопрос приобретает совершенно новый свет. Понятие «вторая промышленная революция» здесь появляется только как средство релятивизации, подслащивания, фильтрации и разоружения понятия «промышленная революция». Речь идет о том, чтобы вписать понятие в порядок, заставить шагать в ногу, лишить его любого революционного значения. Речь идет о том, чтобы обойти смысл, придаваемый ему научным социализмом, чтобы перетащить концепцию, беззубую, кастрированную, в буржуазный лагерь. За заявлением о насильственном свержении капиталистического способа производства следует его триумфальное шествие к прогрессу, прерываемое последовательными «промышленными революциями».

С точки зрения буржуазных историков, здесь есть упущение, что показательно. На хорошем французском языке, когда мы говорим о «второй промышленной революции» — «seconde révolution industrielle» (так же, как мы говорим о «второй мировой войне» — «seconde guerre mondiale»), это означает, что мы не ожидаем третью, иначе мы должны были бы сказать «вторая» как «deuxième». Следовательно, «вторая» как «seconde» существует только для того, чтобы релятивизировать «промышленную революцию», превратить её в «первую промышленную революцию» и этим самым втянуть её в буржуазную колею.

Однако это не означает, что не существует определенных конкретных периодов, когда скопление изобретений или конкретное изобретение, открытий, научных достижений не приобретает особого значения. Социализм имеет представление о классификации этих результатов, но, как мы увидим, это не имеет отношения к перечислению открытий и еще меньше — к истории источников энергии.

В любом случае мы пришли к первому результату: в первоначальном понимании этого термина концепция «второй промышленной революции» не имеет конкретного содержания по сравнению с концепцией промышленной революции. Более того, оно прямо направлено против пролетарской теории с желанием понизить концепцию до уровня технологической революции, опошляя её под углом простой истории изобретений и источников энергии. Эта концепция допускает всю путаницу, поскольку, в зависимости от перспективы технологий, из которой ведется оценка, мы можем по-разному отсчитывать «вторую», а затем «третью»,… промышленные революции. Например, те, кто одобрил всплеск научных изобретений 1870-х годов в качестве «второй» промышленной революции, назовут эпоху, открывшуюся с появлением вычислительной техники, микропроцессоров в 1950-х годах, «третьей» промышленной революцией. С другой стороны, другие, которых мы анализируем ниже, назвали бы последний период является периодом «второй» промышленной революции. Вряд ли третья промышленная революция завершена (?), что не мешает некоторым объявлять о перспективе четвертой промышленной революции, основанной на Интернете, интеллектуальных роботах и заводах. Согласно получающим стипендию специалистам по капиталистическому способу производства, фабрика 4.0 уже вовсю работает.

Короче говоря, скажем, прямо что по отношению ко всем этим заблуждениям коммунизм признает только одну, текущую и основополагающую для современного капитализма, которая также означает его преодоление.

5.4 Торгаши в засаде на фронте мысли

Перейдем ко второй группе мнений об этом выражении «второй промышленной революции». Он тоже включает в себя множество оттенков. Начнем с самого радикального, возглавляющего то, что другие еще называют «третьей промышленной революцией». Эта группа состоит из капитанов индустрии электроники и информационных технологий. Она утверждает, что именно Интернет стал причиной второй промышленной революции. Например, глава Cisco, компании с оборотом в 12,5 миллиардов долларов, являющейся ведущим в мире поставщиком сетевых решений для Интернета, заявляет:

« Пять лет назад мы предсказывали, что окажемся в центре второй промышленной революции, которая глубоко изменит будущее страны, бизнеса и людей. Сегодня Интернет уже стал основным двигателем экономического роста […] Вторая промышленная революция только начинается, и государства и компании во всем мире обращаются к Cisco в качестве эксперта по Интернету, чтобы помочь им адаптировать свои бизнес-модели и свои страны к этой новой эре. Поэтому мы очень довольны результатами, которых мы достигли во всех продуктовых линейках, сферах бизнеса и географических центрах » (Джон Т. Чемберс, президент Cisco Systems, 11 августа 2000 г.).

То же самое мнение, с другой стороны масштаба бизнеса, с этим новым создателем: « С университетским образованием (HEC) я решил специализироваться на маркетинге в 1985 году, и я основал Aequalis в 1991 году. В начале 1995 года я впервые услышал об Интернете и начал заниматься серфингом. У меня была идея в 1997 году. После того, как я разработал несколько веб-сайтов для наших клиентов, я хотел разработать свой собственный продукт, потому что был убежден в огромном потенциале Интернета: своего рода вторая промышленная революция, когда поезда отправляются один за другим » (Роберт Пальм, основатель стартапа в Швейцарии).

Здесь мы без труда заключаем о том, что концептуализация напрямую связана с непосредственными интересами капитала. Это делается для того, чтобы убедить клиентов в том, что они имеют дело не с третьей промышленной революцией, что свела бы к минимуму событие, а со второй, столь необычное событие, происходит только каждые два или три столетия. Такое откровение не может не вдохновить их на покупку этих необходимых товаров, чтобы не пропустить новый Иерусалим.

5.5 Шарлатаны, нанятые консалтингом

В том же духе, но с другой линией, которая обусловлена различными местами, которые занимают эти действующие лица, мы находим литературу Andersen (не того, кто пишет сказки, а того, кто фальсифицирует счета…). Капиталисты, большие или малые, непосредственно связанные с интернет-сектором, заинтересованы в драматизации и преувеличении своего предложения. Консалтинговые фирмы, которые не могут из-за своей позиции игнорировать успехи своих клиентов из всех отраслей бизнеса, играют ту же песню, но наделяют её более «историческим» звучанием. Andersen особенно выделялся в 2001 году, когда разразился скандал с Enron. Затем обнаружится, что эта компания скрывала подделку счетов и уничтожение документов. Учитывая тот факт, что мы рассматриваем аудит, то есть деятельность, основанную на документах и бухгалтерских документах, которые имеют определенную объективность, независимо от того, выражены ли эти счета в общем знаменателе, долларах и в определенных рамках, плане счетов, мы можем измерить широту этих компаний, когда дело доходит до более субъективной деятельности, такой как консалтинг. Используя легковерие и наивность лидеров бизнеса и акционеров, эти компании могут сказать что угодно, если это обещает легкий и значительный доход. Они несут часть ответственности за формирование «интернет-пузыря» конца 90-х годов и за интенсивные и бредовые спекуляции, охватившие капиталистическую планету, основанные на идиотских соображениях «новой экономики».

Итак, предоставим слово современным шарлатанам:

« Можем ли мы говорить о третьей промышленной революции? Выражение промышленной революции все чаще используется в связи с революцией, связанной с информационными и коммуникационными технологиями. Но как именно мы узнаем промышленную революцию? С точки зрения эволюции мировой экономики, вопрос заключается в том, чтобы понять, как появление новых технологий может вызвать глубокую трансформацию биржи, основы нашей экономики. Любая выгода, которую людям удается достичь во времени и пространстве, в котором организованы их обмены, превращается для них в дополнительное богатство.

Промышленная революция характеризуется новым источником энергии, двигателем и появлением нового способа общения и обмена.

В XIX веке, первая промышленная революция, как угольная энергия, как паровая машина и как новый железнодорожный способ коммуникаций.

Вторая промышленная революция начинается с Первой мировой войной. Новый источник энергии, нефть, позволил разработать двигатель внутреннего сгорания, а затем всю автомобильную и авиационную промышленность. Эти новые средства коммуникации вызывают сильный рост мировой экономики, движимый Соединенными Штатами.

Третья промышленная революция характеризуется новым источником энергии, информацией; появляются новые двигательные силы компьютерных и информационных систем; развивается новый способ общения и обмена с сетями и Интернетом.

Если эта непосредственная сетевая экономика, которую мы переживаем, действительно является признаком глубоких перемен, тогда осмелимся же поприветствовать третью промышленную революцию! » (Ален Ричмонд для Andersen).

Достаточно сослаться на анализ промышленной революции, сделанный социализмом, чтобы измерить, в какой степени Andersen возводит в ранг методологии упрощение, не говоря уже о глупости. Как и в случае с авторами выше, Andersen не обременяет себя историей, даже историей от буржуазных историков!

Согласно этой речи, вторая промышленная революция произошла накануне Первой мировой войны, почти через полвека после начала, предложенного буржуазными историками. Но это не вопрос анализа фактов. Согласно предписаниям консалтинговых фирм, речь идет об извлечении из фактов псевдорациональной систематизации, которая будет предметом сетки анализа. По такой логике мы получаем «методологию» анализа промышленной революции благодаря тройке «источник энергии — двигатель — средство связи»[26], Идеал такого типа компаний заключается в том, чтобы затем перепродавать такие методологии, применяя их менее опытными консультантами и, следовательно, менее оплачиваемыми. Поэтому поиск методологий является неотъемлемой частью их системы мышления, позволяющей им улучшать свои коммерческие возможности и получать максимальную прибыль, даже если это означает использование лопатки для обуви или удара кувалдой, в случае представленных видов разработанной абстрактной «методологии». Попутно можно заметить, как этот оторванный интеллектуальный подход приводит к тупости, если не к самому вопиющему цинизму. Действительно, совмещение второй промышленной революции с империалистической бойней, одной из крупнейших, кризисом в период между двумя мировыми войнами и его кульминацией во Второй мировой войне, которая ознаменует появление компьютеров и, следовательно, начало «третьей» промышленной революции, без упоминания каких-либо из этих фактов и утверждение, что это был период «значительного прогресса мировой экономики», оставляют желать лучшего в отношении интеллектуальных способностей некоторых представителей буржуазии.

Следовательно, фракции класса капиталистов, непосредственно связанные с капиталистическим производством в Интернет-секторе, доказывают существование новой промышленной революции (второй или третьей в зависимости от их близости к сектору). Когда мы будем более конкретно рассматривать третью промышленную революцию, мы увидим другие факторы, составляющие дискурс.

5.6 Ничто не ново под луной

Теперь взглянем на последнюю основную манеру речи. Она звучит из уст некоторых экологических кругов, для которых грядет вторая промышленная революция, которая будет подтверждена солнечной революцией.

« С точки зрения истории цивилизации солнечная эра сигнализирует об отказе от агломерации. Поскольку экономическая деятельность всегда должна следовать за источниками энергии, ориентация на децентрализованные источники энергии ведет к общей децентрализации. Глобальная солнечная экономика сделает технически невозможным концентрацию ресурсов и капитала. Поскольку солнечные ресурсы неисчерпаемы, может развиться возможность создания модели устойчивой цивилизации. Поскольку солнце не может быть приватизировано, никто не сможет угрожать элементам этой модели цивилизации.

Результатом является увеличение индивидуальной, социальной и экономической свободы, которая не препятствует свободе других. Ориентация на глобальную солнечную экономику требует второй промышленной революции, которая, с другой стороны, должна быть технической революцией в энергетике. Она разовьет преимущества первой промышленной революции, но преодолеет её жизненные недостатки. Она позволит обобщить индустриально-техническую эволюцию сил производительности труда для всего человечества » (Герман Шеер, (1944-2010), экс-президент Европейской ассоциации по солнечной энергии Eurosolar, лауреат Нобелевской премии за 1999 год, член и заместитель СДПГ).

В этом видении истории промышленная революция охватила источники ископаемой энергии: сначала уголь (для «первой» промышленной революции), а затем нефть (для «второй») с вытекающими отсюда последствиями выбросов углекислого газа. Здесь у нас есть только энергетическая история, независимая от истории производства, отношений между классами и формами эксплуатации. В конечном счете, изобретение огня рассматривается как использование биомассы для производства энергии. Вся историческая арка человеческого вида сводится к эволюции и освоению источников энергии. Многолетняя борьба человека за господство над природой и восхождение к пределу, когда бесклассовое общество становится не только возможным, но и необходимым, является лишь одним моментом в истории ископаемого хозяйства и истории вида, что занимается загрязнением. Связь между капиталистическим способом производства и уничтожением природы никогда не подчеркивается, вместо чего говорится о вегетарианских увлечениях[27], анти-вивисекции, отказе от качественных различий между человеческим видом и другими видами (антиспесишизм). Здесь нет необходимости в социальной революции для высвобождения производительных сил, человеческому роду достаточно осознать опасность, которую несет истощение природных ресурсов, обратиться к эксплуатации новых форм энергии для восстановления естественного баланса. Наши противники демонстрируют запутанную слепоту в отношении определения капиталистических производственных отношений; сказать, что солнце свободно и не может быть присвоено, значит забыть тот факт, что для освоения его энергии не обойтись без технических инфраструктур. То есть в рамках капиталистического способа производства нужно авансировать постоянный капитал. Человеческий труд для их установки, мониторинг и их поддержание так же необходимы. То есть переменный капитал тоже должен быть авансирован. И класс, который авансирует этот капитал и который имеет монополию на него, является классом капиталистов. Для размещения этих объектов обычно необходима земля, которая может быть монополизирована и принадлежать землевладельцам. Более того, как мы уже знаем, цель капиталистического производства, будь то производство зеленой энергии или производство на основе ископаемых источниках энергии, состоит в том, чтобы производить максимальную прибавочную стоимость. Желая поставить себя выше борющихся классов, экологическая идеология нацелена только на консервацию действующего способа производства.

5.7 Два равняется трём

Наконец приходит последняя категория действующих лиц. Они старше, чем фокусники-торгаши интернет-революции, в некотором роде, тем не менее, их глупые и оплаченные наследники. Эта группа принадлежит к мыслителям второй промышленной революции, связанной с кибернетикой. Среди них мы находим одного из основателей этой дисциплины и одного из отцов теории информации, Норберта Винера. « […] Кажется, как отмечает Норберт Винер, мы сейчас находимся в начале «второй промышленной революции», сравнимой с той, что произошла в прошлом веке. Эта революция является результатом применения кибернетики: в то время как первая промышленная революция сопровождала введение более удобных методов получения энергии, вторая происходит от новых возможностей, с которыми мы сталкиваемся при автоматической реализации определенных психических процессов […] » (Роберт Валле, 1952 год. Основатель в 1950 году кружка кибернетических исследований).

К кибернетике мы еще вернемся в разделе, посвященном «третьей промышленной революции».

Кибернетика, как и искусственный интеллект, допускает философскую и методологическую ошибку, путая мысли и расчеты, и в результате сравнивает компьютер с мозгом. Все это объединяет критику буржуазных концепций автоматизма и автоматизации, на которые у нас здесь нет свободного времени — за исключением нескольких элементов, обсуждаемых в следующей главе — но это важная задача в работе по защите и развитию коммунистической теории.

Поскольку анализ потерял всякую строгость, как мы показали, с того момента, как мы начинаем нумеровать серию «промышленных революций», возникает путаница и некоторая взаимозаменяемость между характеристиками «второй» и «третьей» промышленных революций, даже так называемой «четвертой». Вот почему мы уже можем видеть всплывающие здесь аргументы, выдвигаемые сторонниками «третьей промышленной или технологической революции», которую мы рассмотрим в следующей главе.

В заключение по этому вопросу, каким бы образом мы ни представляли эту «вторую промышленную революцию», мы видим, что она, прежде всего, враждебна революционному коммунизму, так, независимо от того, представлена она как концепция, опошляющая понятие промышленной революции и лишающая его какого-либо революционного значения или как коммерческий аргумент, или как новый золотой век, допускающий гармоничное развитие капитализма без необходимости прибегать к методам, защищаемым социализмом: социальной революции и революционной диктатуре.

5.8 Взгляд на проблему со стороны марксизма

Однако это не означает, что не существует определенных конкретных периодов, когда происходит накопление изобретений (или появление конкретного изобретения), открытий, научных достижений, или они не имеют особого значения. Социализм имеет представление о классификации этих результатов, но, как мы увидим, это не имеет отношения к перечислению открытий и еще меньше — к истории источников энергии.

Маркс (умерший в 1883 году) и еще больше Энгельс (умерший в 1895 году) стали свидетелями этой «второй промышленной революции». Хотя они научно обосновывают концепцию «промышленной революции», они не торопятся заявить о второй промышленной революции. Не потому, что они проигнорировали изобретения, на которые ссылаются историки. Например, Энгельс официально раскритикует узкие эмпирические взгляды на электричество, а вместе Маркс и Энгельс испытают восторг от дистанционной транспортировки электроэнергии (Депре), применения химии к производству (Либих)… — но по той веской причине, что явления, о которых мы уже говорили и которые были известны при их жизни, лишь воплощали в жизнь концепцию, открытую ранее. В осуществлении этой концепции, электричество имеет особое значение и с этой точки зрения знаменует качественный скачок, сигнализирующий об использовании всех форм энергии. Поэтому электричество продолжает, в этом качественном скачке, движение, вызванное еще паровой машиной, которое, как мы видели, относилось к части машинизма (двигателя).

« Шум, который поднял Фирек по поводу электротехнической революции, ничего не смысля в этом деле, только реклама для изданной им брошюры. Но в действительности это колоссальная революция. Паровая машина научила нас превращать тепло в механическое движение, но использование электричества откроет нам путь к тому, чтобы превращать все виды энергии — теплоту, механическое движение, электричество, магнетизм, свет — одну в другую и обратно и применять их в промышленности. Круг завершен. Новейшее открытие Депре, состоящее в том, что электрический ток очень высокого напряжения при сравнительно малой потере энергии можно передавать по простому телеграфному проводу на такие расстояния, о каких до сих пор и мечтать не смели, и использовать в конечном пункте, — дело это еще только в зародыше, — это открытие окончательно освобождает промышленность почти от всяких границ, полагаемых местными условиями, делает возможным использование также и самой отдаленной водяной энергии, и если вначале оно будет полезно только для городов, то в конце концов оно станет самым мощным рычагом для устранения противоположности между городом и деревней [28]. Совершенно ясно, однако, что благодаря этому производительные силы настолько вырастут, что управление ими будет все более и более не под силу буржуазии. Тупица Фирек видит в этом лишь новый аргумент для своего излюбленного огосударствления: то, чего не может сделать буржуазия, должен сделать Бисмарк » (Энгельс Бернштейну, 28 февраля — 1 марта 1883).

Показывая масштабы использования электричества, мы, тем не менее, не делаем вывод, что технологический разрыв в то же время означает концептуальный разрыв. Действительно, каждый новый прогресс производительной силы труда, науки и техники всегда в большей или меньшей степени реализует концепцию промышленной революции. И, как всегда, прогресс производительных сил является синонимом как возросшей эксплуатации, так и потенциала освобождения. Курс, открытый промышленной революцией, не закрывается, он сопровождает все капиталистическое развитие до его революционного преодоления.

6. «Третья промышленная революция»

6.1 Напоминание для тех, кто не совсем понял

Как мы уже видели, для научного социализма характеристика промышленной революции заключается в том, что ручной труд удаляется из процесса производства. Поэтому идея автоматизации производства сразу же оказывается включённой в эту концепцию.

Однажды, во время одной из дискуссий, товарищ выступил против сохранения ручного труда, его реальности в современном обществе и аргументировал это, основываясь на собственном опыте и своем обучении на профессию токаря и слесаря-фрезеровщика. Этот аргумент стоит проанализировать, тем более что социализм всегда делал акцент на отмене различия между ручным и «интеллектуальным» трудом исторической целью своих действий[29].

Как известно, концепция не сразу воплощается в жизнь. И если концептуально машина должна будет вытеснить человека из процесса производства, то это не значит все производство тут же будет выполняться автоматически. Подобное представление о процессе, инициированном промышленной революцией, предполагает, что человек, сидя за рабочим местом, должен будет наблюдать за тем, как на его глазах собирается куча предметов, что сортируются, транспортируются, готовятся и падают прямиком в рот.

Помимо того, что высокая степень автоматизации подразумевает, что капиталистическое производство исчезло и что представление полностью автоматизированного общества явно абсурдно[30], это значит игнорировать, что означает понятие.

Со временем последнее становится действительностью. Реальность приближается к понятию, никогда полностью не сливаясь с ним, так же, как понятие только стремится к представлению реальности, не претендуя на полное её понимание; оно тоже должно развиваться, чтобы приблизиться к реальности. Другими словами, то, что происходит на наших глазах с последовательной и одновременной мобилизацией различных наук, и что буржуазные историки спешат квалифицировать как «технологические революции», является осуществлением концепции «промышленной революции», начавшейся с 1735 года.

Наш товарищ токарь-фрезеровщик, возможно, задавался вопросом, почему ему пришлось учиться своей профессии, и почему он давно не практиковал свои знания или что-то еще? Вспомним основы токарного дела: ему приходилось фиксировать деталь на зажимном патроне ключом, который поворачивался рукой. Затем нужно было выбрать режущий инструмент и закрепить его в резцедержателе, убедившись в качестве его режущей кромки. Токарь устанавливал скорость резьбы, заливал смазочно-охлаждающую жидкость и направлял инструмент, задав глубину резьбы в соответствии с формой, которую необходимо было придать детали. Рука в собственном виде уже была исключена из механической обработки, из точения; станок делал это вместо неё. Точно так же электродвигатель освободил руку или другую силу от необходимости прямого вмешательства, от необходимости приводить в движение токарный станок. Оставалось только руководить орудием и обслуживать станок. С появлением машин с цифровым программным управлением, был сделан новый шаг. Это программируемый автомат, который отвечает за управление станком по данным, заранее введенным оператором. Но в то же время теперь требуется меньше токарей, а их навыки нуждаются в повышении квалификации. Это явление в сочетании с другими формами механической обработки или производства деталей, использованием новых материалов — например, пластика — которые заменяют сталь, объясняет, в частности, почему многие люди остановились на этапе обучения или им пришлось проходить переподготовку[31], в то время как производительность труда сделала новые шаги вперед. Разрекламированная «фабрика 4.0»[32] дает новое обещание; конечный клиент или его представитель сам формирует желаемый компонент с помощью программного обеспечения для моделирования. Через Интернет созданная модель передается на машину, которая её производит. Обширная индивидуализация и массовое производство все больше проникают друг в друга, поскольку производительность труда увеличивается, а старые навыки вновь вытесняются.

Поскольку капиталистический способ производства заинтересован в людях лишь в той мере, в какой он может извлекать из них прибыль в виде прибавочной стоимости, производимую в течение неоплачиваемого рабочего времени, ему безразлично, что станет с этими людьми, когда технологические изменения сделают их первоначальные навыки и приобретенные ноу-хау внезапно устаревшими. Они присоединятся к большой армии отставших от прогресса. Коммунистическое общество поставит эти вопросы иначе, уделив особое внимание многопрофильному и полноценному обучению людей не только техническим аспектам, особым для данного момента того или иного технического развития, но прежде всего возможностям развития собственных способностей реагирования на переменчивые ситуации, приобретения новых теоретических и практических знаний, построения общего видения процесса производства и т. д.

6.2 Мертворожденная концепция и источник интеллектуальной путаницы

Можно задаться вопросом, так ли полезно посвящать конкретную главу критике концепции «третьей» промышленной революции, ведь с учетом сказанного нами в двух предыдущих главах эта концепция заранее начинает разваливаться.

Третья промышленная революция логически возникает после второй, сказал бы месье де ла Палис[33]. Однако, анализируя происхождение концепции «второй промышленной революции», мы изрядно показали, что её не случалось в принципе, что она не опиралась на какую-либо прочную историческую или научную основу и что у неё была только одна цель: низвести революционную теорию до уровня пошлого технологического эволюционизма, хитро раскритиковать, обесценить концепцию промышленной революции, разработанную научным социализмом. Мы также подчеркнули, что, поскольку существовала особенность (сингулярность), как в случае с электричеством, она была принята во внимание материалистической концепцией истории.

Более того, как мы видели, идея «второй» промышленной революции была далеко не согласованной ни по своему содержанию, ни по своей периодизации. Следуя этому методу, для некоторых, она датируется с конца XIX века, с применением электричества, в то время как для других, она датируется с середины XX века с введением электроники. Суждения так запутаны, что та «промышленная революция», что является третьей для одних, для других является только второй. Оставим без внимания тех, для кого она еще впереди.

Тем не менее, остается проанализировать аргументы сторонников второй промышленной революции (или третьей, в зависимости от современной классификации), теоретические основы которой восходят к 1940-м годам. Однако не предрекая специфики отстаиваемой точки зрения, в частности, кибернетики, мы должны помнить, что концепция второй промышленной революции была применена к периоду, берущему начало в конце XIX века, но гораздо позднее обозначенного времени. Действительно, этот дизайн появился после Второй мировой войны. Потому предполагаемая третья революция уже началась, когда вторая еще не была признана…

Следовательно, так же, как это было со второй промышленной революцией, и в еще большем масштабе, идея третьей промышленной революции также ставится под знак интеллектуальной путаницы[34]. Впрочем, иначе и быть не могло.

Для многих комментаторов два качественных изменения позволяют нам утверждать, что мы живем новой «технологической революцией»:

Компьютер, который дополняет или «увеличивает возможности, присущие человеческому мозгу: память, принятие решений на основе параметров и т.д. Это фундаментальный переворот по сравнению с прошлым »
«Развитие коммуникаций, предоставляемых сетью Интернет»

Хотя, как мы видели, у Маркса феномен машинизма ознаменовал качественный перелом и основывал реальную концепцию, в этом случае все совсем не так.

Два упомянутых выше явления сильно разбросаны по времени, даже если они имеют очевидную связь, поскольку Интернет в его самых современных формах, таких как Web, представляет собой реализацию обещаний информатики. Для других, это транзистор и микропроцессор, которые являются векторами новой технологической революции. Обратите внимание на семантический сдвиг. Мы переходим от «промышленной» революции к «технологической» революции. Угол зрения производителя заменяется углом зрения потребителя. Сытый по горло высокотехнологичным производством, непроизводительный средний класс ошеломлен и воодушевлен чудесами технологии. Какие бы маркеры ни выдвигались для этой новой революции, мы имеем в виду компьютер и четко сформулированную природу его антропоморфного характера — продолжение мозга.

С приравниванием мысли к расчету и расчета к мысли перед нами встает великая армия метафизики. Это мощная армия, которая объединяет лучшие умы правящего класса, а также его интеллектуальную банду: проплаченных журналистов, коррумпированных юристов, разгромленных ученых, идиотских консультантов, торгашеских шарлатанов, бездарных инженеров, глупых психологов, ленивых студентов, исследователей без будущего, изобретателей по выходным, занудных философов… Регулярно побеждаемая под открытым небом, армия метафизики часто падает навзничь, но не бросает оружия, не распускается, не ослабевает. Едва рассеявшись, она перестраивается еще шире. Она продолжает ходить от ошибок к неудачам, от Харибды до Сциллы, от поражения к поражению, растущая масса гипнотически верующих, которые сомкнут глаза только при виде пламени революции.

Современный компьютер появился во время Второй мировой войны. Его предок появился уже в XIX веке. Современный компьютер родился под эгидой метафоры мозга. Заимствования из биологии, живого мира и антропоморфизма значительны: в роли мозга компьютер или процессор, памяти — временные или постоянные единицы хранения информации, а так же нейронная сеть, чип, мышь, клон, не говоря уже о вирусе или черве. В том же порыве, но в обратную сторону, биология вооружается терминами из информатики и информационных теорий или кибернетики: «генетическая программа», «сигнал» и многие другие, ведущие её в теоретические тупики[35].

6.3 Компьютер, современная реализация старого проекта

6.3.1 Прародитель компьютера

Сторонники «третьей» промышленной революции (если не называют её «второй») делают из компьютера главное изобретение, которое, по их мнению, оправдывает этот разрыв в нумерации. Напомним, что на английском языке машина, которую мы называем «ordinateur», называется «computer», калькулятором, и что чуть заключена в поиске способов автоматизации вычислительных процедур, которые уже были механизированы со времен Паскаля с помощью первых вычислительных машин.

Прародитель самого компьютера зарождается в XIX веке. Еще в ходе промышленной революции, начавшейся в XVIII веке, было осмыслено понятие, обозначающее устранение рук из процесса производства, автоматизацию умственного труда (см. цитату Лейбница в примечаниях). Очень рано появились вычислительные машины, изобретенные Паскалем, или так же система Жаккарда[36], основанная на перфорированных картах, которые предвосхищали современные компьютеры. Тем не менее, первым великим прародителем компьютера является Чарльз Бэббидж, который занимает видное место среди теоретиков машинизма, критикуемых Марксом в «Капитале».

Получение надежных логарифмических и тригонометрических таблиц было все более насущной проблемой по мере растущих потребностей вычислений в астрономии, навигации, артиллерии, финансовом учете и т.д. Были созданы важные вычислительные центры[37] с применением многих людей, чья функция состояла в расчете этих таблиц. Эти калькуляторы (по-английски компьютеры) часто считали дважды, чтобы избежать ошибок.

Раздраженный многочисленными ошибками, которые он находил в таблицах, и необходимостью часто посещать такие вычислительные центры, Чарльз Бэббидж разработал машину, способную автоматически выполнять вычисления конечных разностей[38] и печатать их так, чтобы устранять ошибки, возникающие на протяжении всей производственной цепочки. Он не смог завершить изобретение, но машина была реконструирована в рамках механических знаний того времени (все еще неоднозначный метод) и выставлена в Музее науки в Лондоне.

Что говорили современники о перспективах, открываемых Бэббиджем: « В других случаях механические схемы заменяли более простые инструменты или ручной труд машинами… Но изобретение, о котором я говорю… заменяет интеллектуальную деятельность механическими способностями […] Изобретение мистера Бэббиджа ставит машину на место калькулятора », — сказал Генри Колбрук, президент астрономического общества.

Это происходит в 1824 году и показывает, что мы не можем отделить влияние машин на ручной труд (постепенное исключение руки человека из непосредственного процесса труда) и на умственный труд, с исключением мозга из процесса производства. Это конечно в рамках возможностей машины. Она не способна заменить богатство диалектической мысли, которую человек использует в своей коллективной рефлексии. Но она может легко заменить его и даже выполнять задачи, которые ему недоступны, если требуемые действия ограничены расчетом и формальной логикой или могут быть сведены к ней.

Бэббидж все еще боролся за реализацию своей машины, когда встретил Аду Лавлейс, дочь лорда Байрона, имя которой гораздо позже будет знакомо как язык программирования, названный в её честь. Их встреча привела к идее универсальной машины, способной выполнять все виды вычислений путем изменения программы. Так родилась «аналитическая машина». В ней есть все органы современного компьютера. Но там, где современный метафизик видит память, Бэббидж увидел хранилище, а вместо процессора и мозга в терминологии современной метафизики, он возвел мельницу. В этом случае Бэббидж также не смог завершить свою машину (она также выставлена в Музее науки в Лондоне, сыну Бэббиджа удалось частично ее использовать). Помимо финансовых и организационных трудностей, в этих неудачах следует видеть проявление механических ограничений для выполнения расчетов[39], концепция Бэббиджа также разделяла данные и результаты запрограммированных инструкций. Если диалектика не отделяет окончательно следствие и причину, процесс и результат, то метафизика лишь частично усвоит этот способ видения в форме обратной связи. При таком подходе данные и команды больше не были разделены между собой, так как учитывалось влияние результатов вычислений на исходные команды.

6.3.2 Метафизика нашего старого врага и её воплощения

Еще до рождения компьютера в строгом смысле этого слова, его теоретические основы в том виде, в каком их представляют метафизики, были уже мертвы.

Однако в конце XIX века амбиции метафизической мысли не были столь большими. Они были соразмерны нависшим над ней угрозам. Геометрия Евклида была моделью непротиворечивости во вселенной математики. На основе небольшого числа аксиом, которые ограничены интуицией и здравым смыслом, были доказаны теоремы, которые, в свою очередь, послужили основанием для других теорем. Появление неевклидовой геометрии (Больяи, Лобачевский, Риман и Гаусс до них) перевернуло все устройство. Не все надежды были обязательно потеряны. Геометрия ускользала. Разве арифметика не могла быть спасительным кругом и заложить этот фундамент? Похоже, арифметика множеств Георга Кантора одержала крупную победу, иногда вопреки интуиции[40]. Кантор классифицировал бесконечности. Он поместил множество дискретной, счетной бесконечности (1, 2, 3, …, множество целых или, лучше, рациональных чисел) перед множеством потенциально непрерывной бесконечности (множество действительных чисел) и признал существование других классов бесконечностей. Существовала ли еще одна бесконечность между дискретной и потенциально непрерывной? Всю оставшуюся жизнь Кантор будет стремиться доказать, что она невозможна. Этот вопрос будет преследовать его до такой степени, что станет одной из причин его безумия. Однако теория подверглась критике. Она была далеко не единодушно принятой в математическом сообществе. Дэвид Гильберт, отец математики того времени, который признал её самым фундаментальным открытием своего времени, не хотел быть изгнан из нового рая.

Гильберт продолжил работу, начатую двести пятьдесят лет назад Рене Декартом и Пьером де Ферма, и разработал формальную аксиоматику, позволяющую свести геометрию к арифметике. Со своей стороны, Фреге приложил немало усилий для рационализации символического и аксиоматического.

Век закончился, когда математический Конгресс в Париже, Гильберт поставил 23 вопроса математики XX века вместе с соответствующими задачами[41]. Для Гильберта это был вопрос обоснования математики, доказательства её непротиворечивости[42] . Первый вопрос был посвящен бесконечности Кантора, а второй был призван продемонстрировать, что арифметические аксиомы были согласованными (непротиворечивыми), то есть упростить, доказать, что на основе набора аксиом мы не можем одновременно доказать предложение и его опровержение, что мы действительно имеем дело с системой, где А отличается от не-А, что в логике также называется законом тождества.

Как только вопрос был задан, несколько неприятных парадоксов потрясли основу, заставив, в частности, Фреге преклонить колено; что он и сделал с самым выдающимся стоицизмом и интеллектуальной честностью[43] .

В 1928 году на Болонском конгрессе Гильберт вновь озвучил свои требования[44] . Три года спустя молодой математик Курт Гёдель рассеивает сомнения касаемо вопроса Гильберта. Ответ удивляет мир. Исходя из набора заданных аксиом, возможно, что суждения неразрешимы, что они не могут быть ни доказаны, ни опровергнуты. Существует незавершенность. Позже (Гёдель -1938-1940 -, Коэн — 1963 -) будет показано, что гипотеза Кантора относится к этой области неразрешимых суждений.

Доказательство Гёделя ознаменует конец амбиций метафизической мысли [45]. Оно поспособствует переходу буржуазной мысли от формы детерминизма к форме релятивизма, её приверженности колеблющейся вероятности [46] и укрепит идею о том, что знание изначально было недоступно человеку [47].

Со своей стороны, математика под влиянием различных изменений, происходящих с тех пор, как была поставлена под сомнение евклидова геометрия, изолировала себя, постоянно стремясь к приданию самой себе легитимности [48] . Вместо того, чтобы открываться обществу и принимать во внимание его пределы, математика заключает в себе все больше и больше абстракций[49]. В этом движении аксиомы эволюционировали от ранга очевидных истин до уровня гипотез, которые могли бы быть приняты во внимание одним фактом их плодотворности[50].

Поиск универсального алгоритма, то есть алгоритма, позволяющего автоматически решать любую проблему, идея, что у любой проблемы есть решение в алгоритме, и что существует универсальный алгоритм для решения всех проблем, оставались одним из фундаментальных заданий математических наук. Этот вопрос, открытый Лейбницем[51] , все еще не решен, когда Гильберт положил на стол ящик Пандоры из 23 вопросов.

С того момента, как система является согласованной и полной, доказывается, что она разрешима, то есть существует процедура, позволяющая определить, истинно утверждение или нет. Но после открытия Гёделем, затем работ Чёрча (1936) или Тьюринга (1936), возможность реализации универсального алгоритма исчезла.

Задолго до того, как метафизическая мысль продемонстрировала, даже в узких интеллектуальных рамках[52] логики, что ее настигла сложность реальности, диалектика изначально выдвинула свои претензии на правильное понимание всего реального. Эта формальная логика может свободно перемещаться в математической сфере, где по существу[53] , в аксиомах, мы утверждаем отсутствие тождества противоположностей, исключение третьего[54] и т. д. и поэтому в результате любопытного, но соответствующего идеологии метафизики, изменения шкалы ценностей, математика предстает как королева наук[55], что, однако, не означало, что формальная логика, перешагнув определенные границы или определенный типом использования, не сталкивается с трудностями (в том числе в области своих предпочтений) для правильного понимания реальности.

Марксизм также не презирает формальную логику. Он не отрицает сильных результатов, которых достигла и достигает эта логика. Он признает её силу и эффективность, когда ей удается развернуть свой метод. Он не забывает и её красоту. Достаточно увидеть, как математики возвращаются из своих путешествий, когда их глаза все еще ослеплены увиденным. Формальная логика не является неизменной наукой, и нельзя отрицать, что начиная с Буля формальная логика совершенствуется, её формализация улучшается, новые возможности (интуиционистская логика, трехвалентная логика и т.д.) изучаются, и если в начале XX века можно считать, что она опирается на около двадцати независимых принципов, которые позволяют ей выйти за пределы бесплодных тавтологий, как того хотят оппоненты[56], это никоим образом не меняет ее сути.

Совершенствование формальной логики расширило степень её адаптации, её формализация стала более эффективной, но это не произвело качественного скачка по своей сути. Её принципы, с тех пор лучше определенные и даже расширенные, не меняют общую природу. Марксизм не упрекает её в том, что она ограничивается этими принципами[57]. Марксизм, с другой стороны, оспаривает научные подходы, в том числе математические, которые хотели бы остаться исключительно в рамках формального метода. После определенной степени сложности, которая варьируется в зависимости от области, соответствующей природе изучаемого объекта, диалектика становится необходимостью. Так обстоит дело с математикой, когда кто-то приближается к высшей математике, и Маркс, как и Энгельс, показал это, в частности, в отношении дифференциального вычисления. Марксизм утверждает, что то, что остается от философии, состоит из законов мышления: формальной логики и диалектики. Поэтому марксизм не отвергает формальную логику. Категории формальной логики всегда могут быть использованы до тех пор, пока они эффективны, и Энгельс не лишает себя их. Напротив, марксизм считает, что после некоторой степени сложности (и это в некоторой степени относится и к математике) логика становится неприменимой, потому что мы имеем дело с миром в движении, в котором противоположности взаимно проникают друг в друга, или простые количественные вариации порождают качественные скачки и наоборот,…. Критика логики сама по себе, парадоксы Рассела[58], не являются ли они отголоском диалектики, стучащейся в двери упорядоченного мира формальной логики?

6.3.3 Винер и кибернетика

Еще до появления компьютера Норберт Винер (1894-1964), отец кибернетики, интересовался автоматизацией принятия решений.

Не в обиду пацифистам, война — мощный фактор накопления и научно-технического прогресса. Именно осознание того факта, что человек больше не мог достаточно быстро направлять и рассчитывать средства противовоздушной обороны, учитывая скорость и высоту современных самолетов, еще раз подтвердило необходимость доверить принятие решения машине, только способной сделать правильный выбор в нужное время.

Чтобы решить вопросы, возникшие в такой ситуации, необходимо было мобилизовать и изучить теории обработки информации, коммуникации и автоматических вычислений. Эти работы лежат в основе кибернетики[59] , основателем которой является Норберт Винер. Термин берет начало в древнегреческом языке, где он означает «пилот», «штурвал» и, следовательно, относится к искусству управления кораблем, науке о правлении[60], направлении общества с помощью машин.

В основе кибернетики мы находим концепции обратной связи (feed-back) и памяти. Для достижения цели, несмотря на внешние помехи, обратная связь позволяет быстро корректировать параметры системы путем обратного воздействия[61] . Что касается «памяти», то здесь можно воспользоваться преимуществами предыдущих стратегий, оказавшимися положительными.

Этого было недостаточно для ученых-метафизиков, включая Норберта Винера, чтобы увидеть в этом новую науку[62] и, более того, новую промышленную революцию[63] (см. цитату в конце главы о второй промышленной революции).

Эти концепции предшествуют рождению вычислительной машины в строгом смысле этого слова[64]. Даже если нельзя отрицать, что открываемые ими перспективы вписываются в рамки влияний и сопутствующих работ, и в особенности общего способа мышления, характерного для господствующих рамок мышления буржуазии: метафизики. Для метафизика мы находимся в мире «или-или». Вещи либо таковы, либо нет; вещи либо есть, либо их нет. Он анализирует реальность не в её движении, в её развитии от зарождения до смерти, а в качестве одного состояния. С другой стороны, диалектика, которая стремится проникнуть в законы движения, размышляет, что вещи «как то», «так и другое»; противоположности не просто поляризованы, они взаимопроникают и в определенной степени переходят от одного к другому. Противоположности имеют динамику, движение, отрицательное связано с положительным, и в этом движении положительное отрицается отрицательным, которое, в свою очередь, так же отрицается. Количество превращается в качество и наоборот. По всем этим вопросам полезно перечитать работу Энгельса «Диалектика природы», игнорируемая и презираемая нынешним революционным коммунистическим течением, под влиянием идеалистических марксистов, таких как Лукач, Корш или Паннекук[65] .

Защита диалектики заслуживает многих других направлений работы. Здесь достаточно подтвердить тесную связь, существующую между различными теориями, которые вращаются вокруг кибернетики, искусственного интеллекта, «когнитивных наук» и метафизики. Однако метафизика намного старше буржуазии. С этой точки зрения теория кибернетики являются частью древней традиции, согласно которой формальная логика, привилегированная форма мысли буржуазной мысли, является единственным научным методом для общего понимания мира. В противовес ей существует другая форма мышления, которая охватывает и превосходит первую и которая делает диалектику своим методом. Она неразрывно связана с социализмом, классовой борьбой, насильственным свержением буржуазии, диктатурой пролетариата, достаточно сказать, что она вызывает отвращение у господствующего класса и его ученых (даже если последние вынуждены неосознанно принимать ее).

6.3.4 К вычислительной машине

Хотя теории кибернетики появились еще до появления компьютера, они не отделены от определенного числа разработок, которые также приведут к созданию компьютера. Довольно сложно провести черту между электронным двоичным калькулятором и компьютером. Оставаясь на уровне концепции, какими бы ни были технические разработки (механика против электроники) или усиление логики (булева алгебра, бинарное исчисление), лежащей в их основе, мы могли бы сказать, что различные машины, реализованные до 1945 года, с теоретической точки зрения уже являются таковыми, как машины Бэббиджа. Однако между машиной Бэббиджа и компьютером, машиной фон Неймана, есть разница. Программа и инструкции подлежат специальной обработке, что качественно отличается от данных в машине Бэббиджа. Они находятся вне системы. Это объясняет, почему мы также называем машины Бэббиджа «машинами с внешним программированием».

Джон фон Нейман будет синтезировать достижения и идеологии своего времени (явное признание двоичных вычислений, расширенная концептуализация вычислительной машины Тьюринга[66], возможность основывать логические рассуждения и булеву алгебру на электрических[67], затем электронных схемах, метафорический образ компьютера как мозга, ассимиляция двоичных вычислений к мыслительному процессу[68]), преобразовав машину Бэббиджа. Обрабатывая программу в одной плоскости с данными, помещая их в память, полученная машина имела те же свойства, что и машина Тьюринга, и поэтому могла выполнять все алгоритмы. Диалектика часто настаивает на том, что количество превращается в качество. Но обратное утверждение так же верно и прекрасно проиллюстрировано здесь. Бэббидж и его машины все еще были узниками механики[69]. Новая концепция материи, переход от Ньютона к Эйнштейну, рост мощи электроники позволили обеспечить точность и скорость исполнения, которых не могла гарантировать механика, ограниченная комбинацией зазоров и масс.

Однако, несмотря на это, с точки зрения логики, машина остается ограниченной исключительно миром формальной логики, вычислений. Она игнорирует качества и все законы движения, которые может понять только диалектика. Машина не терпит расставления точек над i. Неявное, интуиция, воображение, ирония, короче говоря истинный разум, ей недоступны.

Следовательно, «решения», принимаемые машиной, возможны только в том случае, если мы сможем перечислить их различные параметры в рамках формальной логики. Пока это возможно, мы можем рассмотреть возможность автоматизации решения[70]. Очевидно, что автоматизация «принятия решений», не более чем «интерактивность», априори никак не связана с компьютером. Любой лифт может убедить нас в этом. Тем не менее, как только она заявляет о намерении пойти дальше, информатика, руководствуясь, кроме того, исключительно интересами капитала, быстро сталкивается с пределами. Например, в 1980-х годах мы увидели появление проекта по созданию «экспертных систем», то есть систем, способных воспроизводить поведение и решения эксперта в данной области (например, диагностика неисправностей или медицинская консультация). Тем не менее, быстро, проект по моделированию реального опыта для превращения его в компьютерную программу оказался сложной задачей. Этот проект может быть реализован только отчасти за счет чрезмерного упрощения проблем, если вы не можете уменьшить опыт до формальных параметров. Но иллюзия упряма, и круги, запертые социальным разделением труда в эту иллюзию (инженеры, информатики …), мало учатся на своих ошибках. Каждый раз мы откладываем преодоление пределов до завтрашнего дня (когда машина или сеть станут более мощными). Как правило, так не происходит[71]. Это истинное осознание не может быть достигнуто до тех пор, пока метафизика будет господствовать над научной и технической мыслью. И она будет господствовать до тех пор, пока социалистическая революция не освободит человеческую мысль от ее предрассудков.

6.4 Эластичная и меркантильная концепция

Помимо кибернетики, мы знаем по меньшей мере три утверждения третьей промышленной революции. Это правда, что все они имеют общие корни, даже если их цели различаются. В 1980-х годах третья промышленная революция нашла свой источник в роботизации. В 90-х годах её чемпионом была мультимедиа, а в конце десятилетия эстафета принял Интернет. Фабрика 4.0, новый взгляд, берет на себя и то, и другое.

6.4.1 Робототехника

Если мы оставим в стороне Терминатора, собаку Sony и несколько других достижений или проектов, чтобы сосредоточиться на промышленных роботах, внедренных, в частности, на автосборочных заводах, мы фактически найдем понятие робота — это тип программируемых орудий-машин, способных двигаться с более чем тремя степенями свободы, что дает им такое необычное движение, которое делает их похожими на птицу с длинной шеей. И здесь, благодаря электронике и программированию, мы смогли преодолеть определенные механические ограничения. Установка этих машин стала поводом для появления многочисленных фантазий правящего класса, некоторые из которых, как обычно, были просто заинтересованы, другие были связаны с предполагаемыми экономическими и социальными последствиями развития таких машин. Конечно, теоретически наша партия уже описала это столетием ранее (см. ссылки на Маркса выше, особенно в 15 главе I тома «Капитала»). Это также были завышенные ожидания, что типично для метафизического мышления, к возможностям и областям применения этих машин. Само по себе их название – робот — было метафизической программой. Опьянев от первых впечатлений, мы поняли, что для того, чтобы добиться от них совершенной эффективности, необходимо спроектировать изготовление деталей, их форму и состав с учетом того, что они будут проходить через руки робота. С другой стороны, относительная хрупкость машин грозит поломками, ограничивающими рентабельность. Поэтому их невозможно применять в любой среде без особой осторожности.

6.4.2 Мультимедиа

Мультимедиа — это объединение на цифровом носителе текстов, звуков, неподвижных или анимированных изображений под эгидой информационного программирования. Многие тонкие умы пожелали увидеть в этом явлении, важность которого мы не отрицаем, новую революцию. Например: « после Гутенберга и изобретения печатного станка еще одно технологическое новшество или, скорее, «концепция» вот-вот произведет революцию в мире коммуникации: мультимедиа или всеобщая цифровизация » (Французское ноу-хау и мультимедиа, CFCE, с.13, 1992). Это грандиозное зрелище должно было отправить в исторический музей изобретения Гутенберга и Люмьера, Ньепса и Шарля Кро. Но отличительной чертой, характерной как для печати[72], так и для устройств воспроизведения изображений и звука, является то, что они позволяют воспроизвести носители человеческой мысли и выражения: тексты, речи, иллюстрации, рисунки, музыкальные произведения и т.д. Искусство, которое развилось после промышленной революции, отмечено печатью воспроизводимости. Фотография, в отличие от живописи, кино[73] , в отличие от театра, делает возможным легкое воспроизводство результата, стоимость этого воспроизводства бесконечно ниже стоимости производства. Следует также отметить, что заразная «интеллектуальная собственность», характерная для буржуазного права, становится все более реакционной. Такие технологии позволяют воспроизводить работы в невиданных размерах, как с точки зрения экономики, так и с точки зрения качества самого воспроизводства. В то же время подрываемое право интеллектуальной собственности становится одним из основных препятствий на пути распространения контента.

Поэтому программные или цифровые технологии не могут в полной мере воспроизводить информацию, знания и доступ к культуре с максимально коротким рабочим временем, чем время их производства[74] .

Воспроизводимость, потому, является неотъемлемой частью средств массовой информации, которые существовали до эпохи «мультимедиа». То же самое касается и общения на расстоянии. Телефон, телевизор, факс и телеграф ранее усилили и распространили колебания звука, изображения или текста. Поэтому мультимедиа не может претендовать на добавление чего-то нового в то, что характеризует промышленную революцию. Она предлагает, что уже немало, возможность объединения в новой форме, включая, в частности, интерактивность, различных средств массовой информации. Это возможность удаленно осуществлять все виды обменов и транзакций, управлять машинами и т. д. , что очевидно будет ценным фактором в развитии производительных сил после пролетарской революции.

6.4.3 Интернет

Мы уже показали в главе, посвященной второй промышленной революции, меркантильные аспекты, характерные для «интернет-революции». Мы не будем возвращаться к этому.

То, что было впечатляющим феноменом Интернета, так это скорость его создания. Он подвел всех к общему стандарту, не обязательно лучшему с технической точки зрения, и позволил людям взаимодействовать в глобальном масштабе. Этим он помог реализовать обещания информационных технологий и сетей. Интернет внес свой вклад в объединение средств коммуникации в глобальном масштабе. Например, электронная почта существовала долгое время, но ей так и не удалось навязать свое использование за пределами нескольких кругов. Сегодня всего за несколько лет интернет стал основным вектором для передачи информации между компаниями с точки зрения экономической структуры и между людьми в целом.

Промышленная революция тоже сопровождалась революцией в средствах транспорта и связи. В частности, мы видели, что телеграф был составляющей революции в средствах общения, характерных для промышленной революции[75].

« В восемнадцатом веке особым образом отмечены два открытия; оба принадлежат французской нации: воздушный шар и телеграф […] Телеграф сокращает расстояния. Быстрый посланник мыслей, он, кажется, соперничает с самой скоростью мысли » Доклад Лаканаля в 1794 году Комитету народного просвещения.

В сатирических стихах под названием «Телеграф» Виктор Гюго в 1819 году изображает зло, которое оно несет. Флобер и Дюма также попробуют свои силы в критике. Позже журналист Zola или другие профессионалы СМИ жалуются на его влияние на информацию, журналистику и критическое мышление.

« Неистовый поток информации, выходящей за рамки […] распространившись повсюду, до неузнаваемости изменил журналистику, убил большие дискуссионные статьи, убил литературную критику, с каждым днем все больше места отводилось рассылкам, большим и малым новостям, протоколам репортеров и интервьюеров… » (1888).

« Информация, новости, точные или неточные, занимают все более заметное место в колонках наших газет, и телеграфный стиль все больше и больше заменяет стиль мастеров. Мы «американизируемся» каждый день […] Пресса подвергается полному преобразованию. Читатель требует краткости превыше всего […] И, прежде всего, никакой доктрины! Никакой принципиальной выдержки! […] Публика еще никогда не была так охотлива до скандалов! » (Эдуар Локруа. Предисловие к Ежегоднику прессы. 1889)[76].

Мы не говорим, что ничего не ново под луной, и что с XIX века ничего не было изобретено, что, очевидно, было бы абсурдом, но оценка возможностей этих изобретений вносит концептуальные разрывы, например, оправданность концепции, как в случае с промышленной революцией.

Каким бы ни было реальное влияние на организацию общества, на открываемые перспективы, строго говоря, в движении интернета нет промышленной революции. Здесь, как и везде, воплощается та же концепция, требующая для своего раскрытия заимствование форм движения, характерных для различных наук. Ибо рациональный элемент, который скрыт под различными толкованиями третьей или четвертой промышленной или технологической революции, это возникновение субатомной науки. Открытия радиоактивности, электронов, лучшего понимания фотоэлектрического эффекта, доказательства относительности времени, доказательства существования атомов, появления квантового мира, все эти огромные открытия, которые в равной степени являются победой диалектической мысли, отвергают метафизическую концепцию неизменной материи, и обеспечат теоретические элементы, которые позволят шагнуть еще дальше, чем механика и электричество, в то время как химия и биология также приобретут силу. Здесь у нас есть обратное воздействие на технику наук, достигших определенной зрелости, и появление новой науки. Эти перевороты в научной мысли, эта научная революция, если угодно, произошли в первой половине XX века. Последние полвека и с тех пор, несмотря на значительный рост числа ученых и исследователей, подобных теоретических мутаций не наблюдалось; но произошло усовершенствование того, что имеется.

6.5 Неустойчивая концепция

6.5.1 Утерянная революция?

Некоторые из тех, кто празднует наступление третьей промышленной революции, подтвержденную более полувека назад лучшими умами буржуазии, вряд ли присоединились в качестве арьергарда к великой армии метафизики, и её авангард уже давно выразил сомнение в реальном размахе этой революции. Разве Солоу, лауреат Нобелевской премии по экономике, не назвал своим именем парадокс?: « Мы видим компьютеры везде, кроме статистики производительности ».

Стало невозможным полностью отрицать кризисы перепроизводства, которые периодически сотрясающие капиталистическое производство и прогрессирующее снижение роста производительности труда, вопрос окрашен тревогой:

« В то время как все согласны с тем, что инвестиции и инновации являются двигателем производительности труда, определяющим долгосрочный рост и процветание, здесь мы столкнулись со странным спадом производительности в странах с развитой экономикой.

Тем не менее, в MIT (Массачусетский технологический институт) и ОЭСР (Организация экономического сотрудничества и развития) нет недостатка экономистов, чтобы объяснить, что новые информационные и коммуникационные технологии (НИКТ) принципиально повысят производительность труда во всех странах. Потому что с падением цен эти технологии распространяются во всех бизнес-сферах, постоянно улучшая свои характеристики благодаря закону Мура. Но на этот раз факты, кажется, противоречат теории: за исключением 2000 года крупные инвестиции в НИКТ не оказали ожидаемого эффекта на рост производительности в странах с развитой экономикой. Это возвращение парадокса Роберта Солоу, американского экономиста, лауреата Нобелевской премии в 1987 году, что был удивлен, что распространение компьютеров не произвело никакого влияния на статистику.

Это сравнимо с тем, как некоторые старые добрые экономические законы перестали функционировать: «У нас было хорошее увеличение капитала на одного работника, это не ускорило рост производительность труда, которое замедлилось во всем мире,» предупреждает экономист Патрик Артюс из Natixis […]. Подводя итог общей путаницы, Жильбер Сетт, экономист Банка Франции, сказал: «В то время как распространение информационных и коммуникационных технологий на предприятиях должно логически ускорить рост производительности в экономике, она резко замедлились и задолго до кризиса 2008 года» » (Валери Сегон, «Экономисты сталкиваются с таинственным спадом производительности», Le Monde, 30/06/2014).

В 2000-е годы, ответ на этот вопрос дал возможность некоторым отраслям буржуазной политэкономии, «новой экономики», проявить себя в безумствах экономической науки, послужив хорошей теоретическим трамплином для потока спекуляций, что в конечном итоге охватили биржи и открыли первый кризис перепроизводства XXI века.

Мы также (см. сайт Robin Goodfellow) обсуждали эти парадоксы, как заблуждения новой экономики, и показали, что по большей части, в дополнение к техническим вопросам, в рамках этого явления, объяснение должно заключаться в растущем значении непроизводительного труда и влиянии международной конкуренции на экономику формирования цен.

6.5.2 Наконец, четвертая?

Некоторые говорят о перенасыщении технологических революций, другие говорят нам, как мы уже видели, что в основе четвёртой промышленной революции лежит «умный» завод. Другие фракции буржуазии, смотря еще шире, предсказывают не меньше, чем преобразование цивилизации за счет конвергенции нанотехнологий, биологии и биотехнологии, информатики и информации, когнитивных наук и коммуникации (NBIC).

С тех пор, как мы отказались от силы первоначальной концепции и ищем «промышленные революции» за очередными технологическими инновациями, ничего не мешает заявить, что после «третьей», мы встретим «четвертую» промышленную революцию. Кандидатов много: завод 4.0, 3D-принтер, NBIC, «Big Data»…

NBIC, как утверждают его глашатаи, сможет реализовать мечты Возрождения (как говорит Михаил Роко, профессор машиностроения) и обеспечит перемену в цивилизацию (согласно Джеймсу Кантону, калифорнийскому футурологу). Программа особенно привлекательна; кульминацией этой метафизической программы является бессмертие души. После того, как мысль уподобилась вычислению, как только жизнь и материя оказались представлены в виде алгоритмов, остается только объединить NBIC, чтобы рассмотреть с «трансгуманистической» точки зрения[77] перенос сознания человека на машины[78], которые самостоятельно развиваются и взаимодействуют с людьми. В ожидании того благословенного дня, когда в великом симбиозе с природой это надувательство будет хорошо видно, мы должны вернуться к нашей суровой реальности, основанной на эксплуатации пролетариата капиталом.

6.6 Подлинная революция

Мы уже давно опровергли так называемые основы второй и третьей промышленной революции, пытаясь показать рациональное зерно за этими представленными мистификациями. С этой точки зрения, есть мало пространства для четвертой промышленной революции. И это не мистический бред метафизической мысли, что может заставить нас поменять свое мнение. Однако было бы, с одной стороны, несколько поспешно абстрагироваться от того, как социализм классифицирует науки и рассматривает их развитие, а с другой стороны, не видеть, что, вопреки всему, возможна еще одна революция.

Мы часто забываем, что, когда исторический материализм считает, что определяющим фактором в истории (в конечном счете) является производство и воспроизводство условий непосредственной жизни, оно включает в себя воспроизводство вида[79].

Если машина революционизирует производство средств к существованию, то в настоящее время биология имеет потенциал, чтобы отделить пол от функции воспроизводства человеческого рода. Оплодотворение в пробирке, искусственное оплодотворение, суррогатное материнство — уже реальность, но до сих пор обращающаяся к половым клеткам; клонирование[80], стволовые клетки и генетические изменения поднимают вопрос о воспроизводстве на другой уровень. Правовые, этические барьеры, выступающие против, не устоят перед достижениями в области молекулярной биологии. Все эти методы, если они устраняют потребность в мужчине, не могут, несмотря на исследования возможностей в создании искусственной матки, потенциал которых некоторые, например Атлан, переоценили, полностью обойтись без женщины.

Сошлемся на Бордигу, который пошутил о том, что мы всегда с удовольствием возвращаемся к старым способам воспроизводства, но факт остается фактом, что перспективы развития биологии делают все более актуальным примирение как между полами, так и межу индивидом и видом.

Существует аспект, к которому почитатели промышленных революций не обращаются по понятной причине: это потенциал, обеспеченный современными технологиями для организации коммунистического общества. Например, электронные деньги, кредитные карты и в целом смарт-карт технологии (например. французская карта медицинского страхования Carte Vitale), RFID-чипы (как Navigo RATP), развитие мобильной телефонии, которая является наиболее распространенным терминалом этой истории, так как уже охватила почти три четверти человечества, Интернет и т.д. — все это обеспечивает новые материальные основы для простого решения вопроса распределения общественного продукта и особенно потребления, оставленного на усмотрение каждого (что предполагает существование социальной контрамарки, «трудового свидетельства», необходимого в нижней фазе коммунистического общества), а также для достижения механизма прямой демократии планетарного масштаба.

7. Вывод: мышление и классификация наук

Мы показали, что нет никаких оснований утверждать, что появление электроники подразумевает приход третьей промышленной революции. Это не означает, что социализм не принимает во внимание — это было бы позором для материалистической концепции истории – историю в целом и истории науки, а также развитие техники. Так мы показали, что до сих пор мы не имеем права говорить о промышленной или технологической революции с момента начала промышленной революции XVIII века. С другой стороны, можно было бы с полным правом говорить о революции в отношении органической материи.

Социализм не рассматривает науку как неразличимое целое. Он не складывает все яйца в одну корзину, как в науке, так и в политике. Он анализирует историю наук, их объект изучения, их эволюцию, их метод и, в частности, их способность усваивать диалектику. Чем более это необходимо, учитывая, что законы движения в рассматриваемой области более сложны, тем более одна научная сфера будет запаздывать от другой. Поэтому органический мир отстает от неорганического мира, биология отстает от механики.

Поэтому социализм рассматривает несколько подходов к науке, не разделяя различные способы её постижения.

С точки зрения их истории развитие наук остается обусловленным развитием производства. Астрономия стоит на первом месте, потому что она особенно необходима животноводческим и земледельческим народам, которые, чтобы обеспечить жизнь и выживание, должны прогнозировать цикл времен года, наблюдать цикл небесных тел, в частности солнца и луны. Небесная сфера также выступает как обширное поле наблюдения, в том числе без оптических инструментов (телескоп – и это только сильная линза — будет изобретен только Галилеем), но также сильно впечатляет своими удивительными климатическими проявлениями (молния, гром, затмения) и дает повод для мистических объяснений. Первые религиозные представления основаны на космогониях. Для усовершенствования астрономии нужна математике. Метод обоих неизбежно ведет к абстракции (абстракции, к тому же подкрепленной их историей и метафизическими концепциями математиков), и то, что они выводят свои концепции из реальности, что забывается. Затем метафизики изумляются, вплоть до того, что видят в этом руку Бога, обнаруживая, что концепции, созданные математикой, иногда позже находят применение в реальности. Потребности города, строительство зданий, а также война и навигация способствуют развитию механики, которая также нуждается в математике. С этой точки зрения можно классифицировать науки в соответствии с их обращением к математике. Мы находим порядок их развития: астрономия, механика, физика, химия, биология.

В течение долгого времени реальное развитие получали только астрономия, механика и математика, даже если очевидно, что естественное развитие интересовали и другие способы мышления, такие как философия, как, например, в случае Аристотеля или Плиния старшего. С эпохой Возрождения, которая действительно стала отправной точкой для научного изучения природы, физика отделилась от химии. Она также была признана наукой, в то время как начали свое развитие науки о жизни (физиология, зоология, ботаника, палеонтология и т.д.).

Помимо этой исторической классификации, другой способ оценки и классификации наук опирается на предмет их изучения. С этой точки зрения социализм классифицирует науки по формам движения:

Механика (в том числе астрономия) действует на уровне массивных тел. Предметом механики является движение масс (как земных, так и небесных).
Физика придерживается молекулярного движения.
Химия — это физика атомов. Это наука о качественных изменениях, которые происходят в результате количественных изменений.
Энгельс только предвидел научное движение, из которого родилась бы новая концепция материи[81] . Это движение будет принято физиками, а не химиками[82] , отсюда и его название, и оно относится к формам движения и уровню вмешательства, что сильно отличаются от форм классической физики, поскольку углубляются на субатомный уровень. Это атомная физика, физика элементарных частиц. Именно в этой научной революции мы должны искать зерно истины, которое охватывает «третья промышленная революция».
Энгельс также из-за нехватки материалов будет вынужден почти оставить в стороне формы органического движения [83] . Коммунистическое движение, столь стремящееся повторить глупости буржуазии, тем не менее имеет все основания проявить свою проницательность, включив в себя более чем столетний научный прогресс.

Энгельс считал, что для философа классификация, сделанная Гегелем, была полной. Он различал механизм, химизм и организм. Мы можем отметить высокую степень связи между классификацией Гегеля и Энгельса[84].

Эта классификация не должна создавать впечатление, что различные науки разделены между собой. Она соответствует классификации форм движения, и их расположение следует последовательности, которая присуща этим формам, и не должна быть искусственно диалектической, как у Гегеля, а должна возникать из самого развития форм движения. Мы не намерены продолжать эту тему. Наш набросок не имеет другой цели, кроме как показать, что для социализма существует история науки и техники. Их нельзя поспешно охватить в большое неразличимое целое. Критика науки[85], касающаяся не только социальных последствий, но и методологических предпосылок, приводящих ко многим абсурдным предположениям, относится к обязанностям революционного движения. Такая критика не имеет ничего общего с блаженным восхищением так называемыми «технологическими революциями», в которые буржуазия, подпитываясь этим, любит облачать яростную эксплуатацию пролетариата, эта критика является беспощадной борьбой против буржуазии, её идеологии, её науки и всегда её религии.

[1] Маркс, Капитал I, во втором издании ПСС предложение написано как «Машины — средство производства прибавочной стоимости»

[2] Например: « концепция прогресса далека от того, чтобы заявлять о себе как о сияющей очевидности прошлых лет, которая объединяла в одной вере Виктора Гюго (неумеренного приверженца прогресса) и Арагона, Жюля Ферри и Карла Маркса, сегодня она звучит только в сумеречной атмосфере » (Роберт Редекер,«Прогресс или опиум истории»).

[3] При особых обстоятельствах он был бы причастен к смерти анализируемого.

[4] Амадео Бордига.

[5] « Но что же это за волшебный ключ, который открыл Марксу доступ к самым сокровенным тайнам всех капиталистических явлений и дал ему возможность шутя разрешать такие проблемы, о существовании которых даже и не подозревали такие величайшие умы буржуазно-классической экономии, как Смит и Рикардо? Не что иное, как понимание всего капиталистического хозяйства как исторического явления, считаясь не только с тем, что лежит позади него, как это в лучшем случае делала классическая экономия, но и с тем, что лежит впереди, не только в отношении феодально-хозяйственного прошлого, но и социалистического будущего. Секрет марксовой теории стоимости, его анализа денег, его теории капитала, его учения о норме прибыли, а следовательно, и всей его экономической системы — это преходящая природа капиталистического хозяйства, его крушение, следовательно — и это только другая сторона — социалистическая конечная цель. Именно и только потому, что Маркс рассматривал капиталистическое хозяйство с самого начала как социалист, т. е. с исторической точки зрения, ему удалось расшифровать его иероглифы; а благодаря тому, что он сделал социалистическую точку зрения исходной точкой научного анализа буржуазного общества, он, наоборот, получил возможность научно обосновать социализм » (Роза Люксембург, Реформа или Революция).

[6] В то время как Маркс и Энгельс собираются обосновать его с научной точки зрения, по словам Клода Флена, этот термин появляется во Франции и крепко связан с механизацией прядильных фабрик (Нормандия, Пикардия, Фландрия). Выражение отсылает, но в ироничной форме, к революции 1789 года. В более современном смысле этот термин выходит в 1837 году из-под пера Адольфа Бланки (старшего брата революционера): « Джон Уайетт, Льюис Пол, Ричард Аркрайт, Джеймс Харгривз, Сэмюэль Кромптон, Эдмонд Картрайт, Бертолле и Белл не изобрели бы, во-первых — механический прядильный станок; во-вторых, вращающийся вал, чесальную машину; в-третьих, вращающийся вал с приводным колесом, непрерывную чесальную машину; в-четвертых, свою прялку «Дженни»; в-пятых, Мьюл-Дженни, в-шестых, челнок-самолет; в-седьмых, силовой ткацкий станок; в-восьмых, искусство отбеливания хлопка хлором; и в-девятых, печать тканей с бесконечным цилиндром. Я ограничиваю эту цитату открытиями, которые касаются производства хлопчатобумажных тканей, потому что именно они вызвали промышленную революцию, которая изменила отношения между нациями, которые проникли в нашу цивилизацию и наши знания во всех странах, где наши ткани нашли место, которое, наконец, дало большому количеству рабочих профессию и зарплату, нужную им, чтобы жить и поддерживать свои семьи ». (Адольф Бланки, Курс индустриальной экономики, 1837-1838) [В напечатанном тексте был упущен изобретатель челнока-самолета — Джон Кей (1704-1780) прим.].

Затем термин был поднят в 1884 году британским историком Арнольдом Тойнби (дядя историка цивилизаций). Поль Манту тоже опубликовал в начале XX века знаковое произведение по этому вопросу. Но после Второй мировой войны эта концепция особенно распространилась за пределы «марксистской» сферы. Она будет частично оспариваться (термин «революция» так неблагозвучен в ушах буржуазных историков). Анализ Маркса и все его революционное значение, когда его не игнорируют, остается замаскированным, изуродованным и всегда оспоренным.

[7] « В мануфактуре исходной точкой переворота в способе производства служит рабочая сила, в крупной промышленности — средство труда » Маркс, Капитал том I.

[8] Эта глава «Капитала», посвященная машинам, особенно интересна и в другой стороне вопроса, в отношении развития машин и вообще научно-технического прогресса, поскольку дает много указаний, относящихся к диалектике.

[9] « После того как собственно орудие перешло от человека к механизму, машина заступает место простого орудия. Различие между машиной и орудием с первого же взгляда бросается в глаза, хотя бы первичным двигателем всё ещё оставался сам человек […] Как раз рабочая часть ремесленного инструмента прежде всего и захватывается промышленной революцией, оставляющей за человеком на первое время, наряду с новым трудом по наблюдению за машиной и по исправлению своими руками её ошибок, также и чисто механическую роль двигательной силы […] Машина, от которой исходит промышленная революция, заменяет рабочего, действующего одновременно только одним орудием, таким механизмом, который разом оперирует множеством одинаковых или однородных орудий и приводится в действие одной двигательной силой, какова бы ни была форма последней » Маркс, Капитал том I.

[10] Важность промышленной революции не ускользнула от историка Эрика Хобсбаума : « это самое важное событие в мировой истории со времен появления сельского хозяйства и городов » (цитата по Жаку Брасселю, «Обзор интерпретаций промышленной революции», Revue Région et développement, n°7, 1998).

[11] Раньше это подчинение труда капиталу было только формальным. Капитал господствовал над наемным трудом, преследуя свою исключительную цель, производство максимальной прибавочной стоимости, но процесс труда основывался на средствах производства, унаследованных от старых форм производства.

[12] Со всей присущей ему осторожностью Маркс точно датирует отправную точку промышленной революции, 1735 год, изобретение прядильной машины Джоном Уайеттом.

[13] « Человек представляет собой крайне несовершенное средство для производства однообразного и непрерывного движения [не считая его естественной склонности к «шатанию», как выразился Тейлор…], из всех крупных двигательных сил, унаследованных от [предыдущего периода], сила лошади была наихудшей отчасти потому, что у лошади есть своя собственная голова, отчасти потому, что она дорога […] Что касается ветра, то он слишком непостоянен и не поддаётся контролю […] Между тем и употребление силы воды, как преобладающей двигательной силы, было связано с различными затруднениями. Нельзя было произвольно увеличить её или сделать так, чтобы она появилась там, где её нет […] Точно так же неравномерность действия двигательной силы на мельницах… » (Маркс, Капитал том I).

[14] « И даже паровая машина в том виде, как она была изобретена в конце XVII века, в мануфактурный период, и просуществовала до начала 80-х годов XVIII века, не вызвала никакой промышленной революции. Наоборот, именно создание рабочих машин сделало необходимой революцию в паровой машине » (Маркс, Капитал том I).

[15] То есть после 80-х годов XVIII века и, следовательно, спустя 50 лет после прядильной машины Уайетта и почти через столетие после своего изобретения.

[16] А. Редгрейв в «Reports of the Insp. of Fact. for 30th April 1860», цитируется по Марксу.

[17] Энгельс, Диалектика природы, глава «Теплота».

[18] (Маркс, Капитал том I).

[19] (Маркс, Капитал том I).

[20] « Однако будучи включено в процесс производства капитала, средство труда проходит через различные метаморфозы, из которых последним является машина или, вернее, автоматическая система машин (система машин, являющаяся автоматической, есть лишь наиболее завершенная·, наиболее адекватная форма системы машин, и только она превращает машины в систему), приводимая в движение автоматом, такой движущей силой, которая сама себя приводит в движение » (Маркс, Черновики 1856-59, Grundrisse).

[21] Например, химия набирает обороты с Лавуазье и еще больше с Дальтоном. Мы находимся в самом начале XIX века. Мы можем, кстати, заметить, что такой ученый конца XIX века, как Бертло, который стал министром образования и противником теории Авогадро, посвятил книгу «Революция в химии». Это в духе работы Лавуазье. « Эти открытия и эти научные преобразования в том, как они произошли, приобретают поразительный характер, аналогичный характеру социальной революции, с которой они совпали: они не были совершены постепенно, в результате медленной эволюции и накопленной работы нескольких поколений мыслителей и экспериментаторов. Нет и нет! Напротив, они произошли внезапно: для их осуществления потребовалось пятнадцать лет » (Марселлен Бертло, «Революция в химии. Лавуазье», 1889).

С 1820 года в области электричества также произошли многочисленные изменения (Эрстед, Ампер, Фарадей). Маркс прямо ссылается на это в «Капитале»: « […]С наукой дело обстоит так же, как с естественными силами. Раз закон отклонения магнитной стрелки в сфере действия электрического тока или закон намагничивания железа проходящим вокруг него электрическим током открыты, они уже не стоят ни гроша. Но для эксплуатации этих законов в телеграфии и т. д. требуется очень дорогой и сложный аппарат. Орудие, как мы видели, не вытесняется машиной. Из карликового орудия человеческого организма оно вырастает по размерам и количеству в орудие созданного человеком механизма. Капитал заставляет теперь рабочего работать не ручным орудием, а машиной, которая сама оперирует своими орудиями » (Маркс, Капитал том I).

Что касается швейцарцев, то они претендуют на изобретение легковых автомобилей до конца XVIII века и на изобретение двигателя сгорания в самом начале XIX века (Исаак де Риваз). С другой стороны, восприятие того, что является определяющим в изобретениях, меняется в зависимости от эпохи. Например, историки конца XIX века обычно ставили в один ряд с паровым двигателем изобретение Николя Леблана, которое позволяло производить соду из морской соли. Сода является важным компонентом для многих жизненно важных отраслей промышленности (отбеливание текстиля, производство мыла, посуды, окрашивание).

[22] С этой точки зрения, Ленин (который, как и царь, стал заказчиком Rolls-Royce) сильно недооценил возможности развития автомобиля.

[23] Буржуазные историки, предпочитающие не разбавлять понятие «промышленная революция», а бороться с ним, обычно предлагают термин «индустриализация».

[24] « Собственно научную основу крупной промышленности составляет механика, которая в XVIII веке до известной степени достигла своего завершения лишь в XIX веке, в особенности в более поздние его десятилетия, развиваются те науки, которые непосредственно являются для земледелия специфическими основами в большей степени, чем для промышленности, — химия, геология и физиология » (Маркс, Теории прибавочной стоимости, 2 часть).

[25] « Если, как Вы утверждаете, техника в значительной степени зависит от состояния науки, то в гораздо большей мере наука зависит от состояния и потребностей техники. Если у общества появляется техническая потребность, то это продвигает науку вперед больше, чем десяток университетов. Вся гидростатика (Торричелли и т. д.) была вызвана к жизни потребностью регулировать горные потоки в Италии в XVI и XVII веках. Об электричестве мы узнали кое-что разумное только с тех пор, как была открыта его техническая применимость ». (Ф. Энгельс В. Боргиусу 25 января 1894 г.)

[26] Мы также отметим полную ничтожность интеллектуальных рассуждений, уподобляющих «информацию» энергии, а компьютер — двигателю.

[27] « Труд начинается с изготовления орудий. А что представляют собой наиболее древние орудия, которые мы находим, — наиболее древние, судя по найденным предметам, оставшимся нам в наследство от доисторических людей, и по образу жизни наиболее ранних исторических народов, а также и наиболее примитивных современных дикарей? Эти орудия представляют собой орудия охоты и рыболовства; первые являются одновременно и оружием. Но охота и рыболовство предполагают переход от исключительного употребления растительной пищи к потреблению наряду с ней и мяса, а это знаменует собой новый важный шаг на пути к превращению в человека. Мясная пища содержала в почти готовом виде наиболее важные вещества, в которых нуждается организм для своего обмена веществ; она сократила процесс пищеварения и вместе с ним продолжительность других вегетативных (т. е. соответствующих явлениям растительной жизни) процессов в организме и этим сберегла больше времени, вещества и энергии для активного проявления животной, в собственном смысле слова, жизни. А чем больше формировавшийся человек удалялся от растительного царства, тем больше он возвышался также и над животными. Как приучение диких кошек и собак к потреблению растительной пищи наряду с мясной способствовало тому, что они стали слугами человека, так и привычка к мясной пище наряду с растительной чрезвычайно способствовала увеличению физической силы и самостоятельности формировавшегося человека. Но наиболее существенное влияние мясная пища оказала на мозг, получивший благодаря ей в гораздо большем количестве, чем раньше, те вещества, которые необходимы для его питания и развития, что дало ему возможность быстрей и полней совершенствоваться из поколения в поколение. С позволения господ вегетарианцев, человек не мог стать человеком без мясной пищи, и если потребление мясной пищи у всех известных нам народов в то или иное время влекло за собой даже людоедство (предки берлинцев, велетабы или вильцы, еще в Х столетии поедали своих родителей), то нам теперь до этого уже никакого дела нет.

Употребление мясной пищи привело к двум новым достижениям, имеющим решающее значение: к пользованию огнем и к приручению животных. Первое еще более сократило процесс пищеварения, так как оно доставляло рту, так сказать, уже полупереваренную пищу; второе обогатило запасы мясной пищи, так как наряду с охотой оно открыло новый источник, откуда ее можно было черпать более регулярно, и доставило, кроме того, в виде молока и его продуктов новый, по своему составу по меньшей мере равноценный мясу, предмет питания. Таким образом, оба эти достижения уже непосредственно стали новыми средствами эмансипации для человека. Останавливаться здесь подробно на их косвенных последствиях, как бы важны они ни были для развития человека и общества, мы не можем, так как это слишком отвлекло бы нас в сторону » (Энгельс, «Роль труда в превращении обезьяны в человека»).

Последние исследования показывают, что одной из особенностей разделения австралопитеков на две линии является рацион питания. « С конца 1930-х годов окаменелости гоминидов регулярно обнаруживаются в Южной Африке. Австралопитеки процветали там раньше парантропов и Homo. Но все эти останки происходят из одних и тех же археологических раскопок. Группе геохимиков и биологов удалось реконструировать пищевые тенденции этих трех родов гоминидов.

Для этого они заинтересовались стронцием и барием, содержащимися в зубной эмали окаменелостей нескольких из этих людей. Чем выше положение млекопитающего в пищевой цепи, тем больше содержание этих двух элементов снижается в его биологических тканях, в том числе в этой части зубов. Уникальность исследования заключается в том, как исследователи использовали метод лазерной абляции, который использовался для определения этих измерений. Это было реализовано путем направления лазерного луча вдоль призм роста зубной эмали, что позволило реконструировать изменения питания каждого человека в течение определенного периода его жизни. Результат показывает, что у австралопитеков была гораздо более разнообразная диета, чем у двух других родов гоминидов. Парантропы были явно травоядными, как уже показало изучение их анатомии лица и зубов, а гомо-скорее плотоядными.

Исследователи также измерили изотопный состав стронция, содержащегося в этих образцах. Этот параметр характерен для геологического субстрата, на котором обитают животные. И снова вывод безапелляционен: все исследованные гоминиды жили в одном и том же районе, недалеко от пещер, в которых они сегодня найдены окаменевшими.

Следовательно, кусочки экологической головоломки встают на свои места. Около 2 миллионов лет назад австралопитеки с «оппортунистическим» поведением (которые питались тем, что находили: тушами животных, ягодами и т. д.) уступили место парантропам и Homo, каждый из которых был большим «специалистом», чем их общий предок. Действительно, парантропы потребляли только растения, которые могли быть очень жесткими (корни, луковицы), в то время как Homo, вероятно, с помощью своих каменных орудий, питались в основном охотой. Эти два вида сосуществовали почти миллион лет, прежде чем первые вымерли по неизвестной причине » (CNRS, 7 августа 2012 г., http://www2.cnrs.fr/presse/communique/2741.htm)

[28] Именно в этом смысле Ленин говорил об электрификации в сочетании с властью советов. Сильные умы смеялись над формулой «коммунизм — это советы плюс электрификация всей страны»! Какая приземленность, какое отсутствие романтизма! Но Ленин говорит об электрификации, как о средстве развития промышленности и вывода России на один уровень технического развития с передовыми капиталистическими странами.

« Коммунизм предполагает Советскую власть, как политический орган, дающий возможность массе угнетенных вершить все дела, — без этого коммунизм немыслим. И во всем мире мы видим доказательство этого, потому что идея Советской власти, ее программа во всем мире одерживает безусловную победу. Это мы видим из каждого эпизода борьбы против II Интернационала, который держится помощью полиции, попов и старых буржуазных чиновников рабочего движения. Этим обеспечена политическая сторона, но экономическая может быть обеспечена только тогда, когда действительно в русском пролетарском государстве будут сосредоточены все нити крупной промышленной машины, построенной на основах современной техники, а это значит — электрификация, а для этого нужно понимать основные условия применения электричества и соответственно понимать и промышленность и земледелие » (Ленин, Наше внешнее и внутреннее положение и задачи партии, Речь 21 ноября 1920)

[29] Уже одно это различие указывает на то презрение, с которым буржуазная мысль относится к ручному труду. Как будто возведение стены, строительство дома, вырезание куска ткани не требовали ума, расчета, прогнозирования, точности, словом, интеллектуальных способностей, что необходимы для написания статьи или планирования операции.

[30] Это, однако, основа убеждений многих мелкобуржуазных групп, которые представляют коммунизм как огромный рок-концерт. Подобная модель будущего общества характерна для класса непроизводительного труда, который, не понимает, в силу своей непроизводительности, почему он должен доставлять труд обществу, чтобы что-то потреблять, и желает освободиться от этой обязанности.

[31] Французская станкостроительная промышленность, поскольку она не всегда умела сочетать свои традиционные механические ноу-хау с новыми навыками в области электроники, также была вытеснена конкурентами. То же самое относится и к часовому делу.

[32] Это означает – по дурацкому обычаю, который теперь состоит в систематической нумерации концепций в стилей версий компьютерного программного обеспечения – контроль производственной деятельности и взаимосвязь между машинами, производимыми товарами, материалами, датчиками, в соответствии с логикой «интернета вещей» и «больших данных». См. среди прочего — http://www.lesechos.fr/08/10/2013/LesEchos/21538-048-ECH_l-usine-4-0—nouvelle-revolution-industrielle.htm

[33] Французский персонаж, которому приписывают произносить вслух банальности.

[34] Эта интеллектуальная путаница, к сожалению, также оказывает влияние на основные ряды коммунистического движения или на то, что от него осталось. Ранняя версия текстов, составляющих эту книгу, была впервые распространена и распространена в кругу «Интернациональной дискуссионной сети», которая действовала с 2000 по начало 2010-х годов и в которой высказывались всевозможные глупые мнения об интернете, сетях и «революционном» характере технологических инноваций. Отсюда наша работа по повторению и восстановлению этих концепций с точки зрения революционного коммунизма.

Конечно, это не идея, присущая только коммунистическому движению. Скорее, она отражает проницаемость последнего в те общие места, из которых буржуазия питает свою идеологию.

Например, если процитировать наугад, Анри Вебера, бывшего троцкистского лидера и сенатора Французской социалистической партии, то отмечено, что среди четырех «тяжелых тенденций развитого капитализма», которые «сегодня полностью хлещут своим кнутом социал-демократический компромисс 1945 года и заставляют его трансформироваться», необходимо указать:

« Новая технологическая революция, прежде всего, требует ускоренной модернизации западных экономик, их переориентации на передовые отрасли промышленности и услуги с высокой добавленной стоимостью. Эта передислокация требует больших усилий по адаптации, инновациям, творчеству со стороны руководителей компаний и государств, а также со стороны самих сотрудников. Поэтому звучит призыв подвергнуть сомнению многие приобретенные привычки и преимущества. Статус-кво невозможен, выравнивание снизу недопустимо в богатых обществах, которые продолжают наживаться. Задача левых состоит в том, чтобы определить и навязать адаптацию сверху, которая поддерживает и укрепляет наши социальные стандарты, не препятствуя инициативам » (Анри Вебер, «Будущее социал-демократии», «Le Monde», 3 декабря 1997 г.).

[35] См. «Ni dieu, ni genes», Jean-Jacques Kupiec и Pierre Sonigo; La musique de la vie, Denis Noble.

[36] Еще до начала промышленной революции Базиль Бушон изобрел (1725 г.) перфорированную ленту для программирования ткацкого станка. Изобретение, усовершенствованное в 1728 году его помощником Жаном-Батистом Фальконом, было повторено Жаккардом (Википедия).

[37] Примечательно, что один из этих вычислительных центров, в котором работало около 80 человек, назывался «фабрикой логарифмов».

[38] Это метод, используемый для этого типа расчета; отсюда и название: «дифференциальная машина».

[39] Даже если спустя несколько десятилетий нам удастся реконструировать машину Бэббиджа в пределах знаний того времени (опыт, который всегда неоднозначен, поскольку он все еще основан на современных знаниях), не стоит видеть только случайность в том, что Бэббидж рассердился на своего механика.

[40] « Вижу, но не верю », — писал он своему другу Дедекинду, когда тот показал ему, что в квадрате столько же точек, сколько и на отрезке, равном его стороне.

[41] Сегодняшние математики продолжают эту традицию. Два самых известных списка — это списки Математического Института Клэя (7 вопросов, получивших награды в размере 1 миллиона долларов). Один из них, гипотеза Пуанкаре, была решена Григорием Перельманом, отказавшегося от награды в виде медали Филдса (разновидность Нобелевской премии по математике). Другой список (18 вопросов), частично совпадающий с первым, был составлен Стивеном Смейлом (медаль Филдса в 1966 году). Из 18 вопросов есть один, на который марксизм уже знает ответ: чушь собачья!

Маркс отмечает, что метафизический характер мышления ученых бросается в глаза, как только они покидают сферу своей компетенции, чтобы отправиться в другие области. Вопрос Смейла касается введения динамики в экономическую теорию: « Следующая проблема не относится к чистой математике, а находится на стыке экономики и математики. Она разрешалось только в очень особых случаях. Расширить математическую модель общей теории равновесия, включив в нее корректировки цен.

Существует (статическая) теория равновесия цен в экономике, которая началась с Вальраса и уходит корнями в работы Эрроу и Дебре (см. [Дебре, 1959]). Для тривиального случая одного рынка это сводится к уравнению «предложение равно спросу», и мы легко находим естественную динамику [Samuelson, 1971]. Для многих рынков ситуация сложная. […]

В задаче 8 выполняется поиск динамической модели, состояния которой являются векторами цен (с расширенным определением, включающим другие экономические переменные). Эта теория должна быть совместима с существующей теорией равновесий. Приятной особенностью этого было бы то, что динамика цен с течением времени определяется индивидуальными действиями экономических агентов. Я работал над этой проблемой в течение нескольких лет, думая, что это главная проблема экономических наук »..

Гильберт хотел аксиоматизировать физику, Смейл хотел бы сделать это для экономики. Мы можем гарантировать ему такой же результат. На мгновение вообразить, что дальнейшая математизация такой вульгарной теории, как теория общего равновесия цен, может быть чем-то иным, кроме как штукатуркой на деревянной ножке (и, более того, привести отсюда к другим, еще более абсурдным представлениям), заслуживает только улыбки сочувствия.

[42] « Для любой математически определенной проблемы нужно иметь возможность по необходимости точного решения либо в форме ответа на поставленный ею вопрос, либо путем доказательства невозможности ее решения » (Гильберт, 1925).

[43] « Нет ничего более нежелательного для ученого, чем наблюдать, как подрывается фундамент после завершения его работы. Именно в такое положение поставило меня письмо от мистера Бертрана Рассела, как раз в тот момент, когда моя книга должна была выйти в печать » (Готтлоб Фреге, 1902).

[44] Говоря о решении, Гильберт спрашивает, существует ли процедура, алгоритм, который можно применить к математическому утверждению, чтобы решить, истинно оно или ложно.

[45] Как мы уже говорили, метафизика никогда не бывает полностью обезоружена. На первой странице журнала «Наука и жизнь», № 1013, февраль 2002 г., Жан-Луи Кривин, ведущий мировой логик (двоюродный брат троцкиста и пианиста, к слову), заявляет, что нашел секрет мышления. Любая мысль — это вычисление, и благодаря лямбда-расчету, разработанному Алонзо Черчем, можно записать любую мысль. Только одна загвоздка: эту теорию еще предстоит доказать. Держим пари, что это доказательство будет долгим, потому что его можно было бы получить только через труп диалектики, чего метафизике никогда не удавалось.

[46] Эволюция атомной физики также повергла буржуазию в недоумение. Но новое понимание материи также открыло важные возможности как в области атома, так и в области электроники, если назвать только эти две области. Кстати, характерно, что шестой вопрос Гильберта: «можно ли аксиоматизировать физику?» , так же показательный для метафизического мышления, почти не был предметом комментариев, за исключением быстрого предания забвению по мере теоретических достижений (теория относительности, волновая механика и т. д.).

[47] Крах системы отсчета Гильберта вызвал у него это разочарованное размышление: « Если математическое мышление несовершенно, где же тогда мы сможем найти истину и определенность? ». На языке современного англосаксонского метафизика-позитивиста, который с юмором доводит свою логику до абсурда, это приводит к следующему : « если мы определяем религию как систему мышления, содержащую недоказуемые утверждения, тогда она содержит элементы веры, и Гёдель учит нас, что математика — это не только религия, но и единственная религия, способная доказать, что она является таковой » (Джон Барроу, известный астрофизик).

[48] Вопрос об основании математики, множеств, логики может показаться далекой и безобидной заботой математиков. Было бы упущением забыть, что математические школы (а Франция хорошо представлена в этой области) влияют на преподавание. И однажды мы сталкиваемся с реформой математического образования с более чем неоднозначными последствиями, основанного на «современной математике», в данном случае на теории множеств, поскольку Николя Бурбаки (собирательный псевдоним влиятельной группы математиков), будучи хорошим наследником Гильберта, был сторонником подведения математики к теории множеств. Однако многие бурбакисты критиковали этот подход … начиная с Андре Вейля, который еще в 1962 году в Соединенных Штатах, где он был впервые введен, подписал призыв против преподавания современной математики в средней школе (см. http://michel.delord.free.fr/kline62fr.html). Для убедительности добавим, что ни Гильберт, ни Клейн, на которых ссылались сторонники начального образования, основанного на современной математике, не отстаивали такую точку зрения — Клейн даже прямо ее осудил (см. http://michel.delord.free.fr/buissonbook/intuition.pdf).

[49] Здесь речь идет не о критике абстракции как способа познания, а о тенденции абстрагироваться от реальности, постоянно стремиться к приданию самому себе легитимности.

« Когда математика оперирует действительными величинами, она тоже без дальних околичностей применяет это воззрение. Для земной механики уже масса Земли является бесконечно большой; в астрономии земные массы и соответствующие им метеориты выступают как бесконечно малые; точно таким же образом исчезают для нее расстояния и массы планет солнечной системы, лишь только астрономия, выйдя за пределы ближайших неподвижных звезд, начинает изучать строение нашей звездной системы. Но как только математики укроются в свою неприступную твердыню абстракции, так называемую чистую математику, все эти аналогии забываются; бесконечное становится чем-то совершенно таинственным, и тот способ, каким с ним оперируют в анализе, начинает казаться чем-то совершенно непонятным, противоречащим всякому опыту и всякому смыслу. Те глупости и нелепости, которыми математики не столько объясняли, сколько извиняли этот свой метод, приводящий странным образом всегда к правильным результатам, превосходят самое худшее, действительное и мнимое, фантазерство натурфилософии (например, гегелевской), по адресу которого математики и естествоиспытатели не могут найти достаточных слов для выражения своего ужаса. Они сами делают — притом в гораздо большем масштабе — то, в чем они упрекают Гегеля, а именно доводят абстракции до крайности. Они забывают, что вся так называемая чистая математика занимается абстракциями, что все ее величины суть, строго говоря, воображаемые величины и что все абстракции, доведенные до крайности, превращаются в бессмыслицу или в свою противоположность. Математическое бесконечное заимствовано из действительности, хотя и бессознательным образом, и поэтому оно может быть объяснено только из действительности, а не из самого себя, не из математической абстракции. А когда мы подвергаем действительность исследованию в этом направлении, то мы находим, как мы видели, также и те действительные отношения, из области которых заимствовано математическое отношение бесконечности, и даже наталкиваемся на имеющиеся в природе аналоги того математического приема, посредством которого это отношение проявляется в действии. И тем самым вопрос разъяснен» (Энгельс, «Диалектика природы»).

В том же смысле Маркс критиковал « Недостатки абстрактного естественнонаучного материализма, исключающего исторический процесс, обнаруживаются уже в абстрактных и идеологических представлениях его защитников, едва лишь они решаются выйти за пределы своей специальности » (Маркс, Капитал, I том)

В 1948 году, в год, порвав с четвертым интернационалом и с марксизмом, Жан Ван Хейеноорт, француз голландского происхождения, стал студентом-математиком (в 1945 году он возобновил изучение математики, которое он прервал в 1932 году став секретарем Троцкого). Он получит докторскую степень в 1949 или 1950 году. Завязав с марксизмом, он написал резкий текст против Энгельса и его концепции математики. « Концепция математики Энгельса — это грубая форма эмпиризма » (Жан ван Хейенорт).

Почему марксизм должен принимать за чистую монету представление или представления математиков о математике? Мы как раз находимся в центре вопроса. Жан ван Хейенорт придерживается метафизической точки зрения на математику, представления, которое буржуазные ученые имеют об их дисциплине. Когда мы говорим, что математика « заключает в себе все больше и больше абстракций », мы имеем в виду не интеллектуальный процесс явно необходимой абстракции, а теоретизирование об абсолютном отрыве от природы (и это уже не история — читайте, ван Хейеноорт, как и все ученые-метафизики, у математики была история, а теперь ее больше нет -). Под влиянием математических открытий, разрушивших традиционные представления, основанные на интуиции — по крайней мере, интуиции западного мира, — открытий, сделанных, как правило, вопреки первоначальной воле их первооткрывателей, ученые-метафизики и их союзники-философы-эпистемологи стремятся вернуть математике легитимность, отделяя ее, если не сказать отрезая, от природы. В результате они уносят математику в мир свободных творений разума, разрывают связь с природой, рискуя высушить математику.

Едва Жан ван Хейенорт захочет разделить физику и математику, как реальное движение сближает их. Например, Пьер де ла Арп, математик, профессор Женевского университета, в статье, озаглавленной « Строгость и плодотворность в математике», считает, что « в последние периоды, возможно, именно физики-теоретики наиболее образцово работали над плодотворностью, и математики, которые пытаются обеспечить на своем пути необходимую строгость. Читателю-математику предлагается (повторно) обдумать памятный спор, вызванный в 1993-94 годах статьей Яффе и Куинна. Добавим сюда воспоминание о съезде, проходившем на холме с предначертанным названием Монте Верита; тополог и геодезист Рауль Ботт (1923-2005) образно выразился в перерывах между двумя приступами своего добродушного смеха: « Наша роль как математиков — взять на себя ответственность за образование всех великолепных ублюдков, порожденных плодовитостью физиков ».

Цитируемая статья написана Артуром Джаффе и Фрэнком Куинном «Теоретическая математика»: к культурному синтезу математики и теоретической физики, Бюллетень Американского математического общества 29 (1993), 1–13. И ответы в том же журнале, 30 (1994), 161-211.

Точно так же Рудольф Бкуш, который охотно критикует современное математическое образование, пишет : « Мы должны помнить, что идея практических работ по математике возникла задолго до компьютеров: Эмиль Борель уже говорил об этом во время реформы 1902 года с проектом математической лаборатории, как это было в физике. Наконец, приведенная выше ссылка на электрокинетику напоминает нам, что объекты физики так же идеальны, как и геометрические объекты : что такое U, R, i, которые появляются в законе Ома, или F, m, g, которые появляются в фундаментальном уравнении механики F = mg, в чем они заключаются как исходные данные эксперимента? На самом деле к ним труднее получить доступ, чем к объектам геометрии, и не случайно геометрическая наука сформировалась как наука задолго до механики. В этих условиях можно считать, что различие между математикой и физикой в отношении геометрии основано на традиции, поскольку геометрия очень рано сформировалась как рациональная наука, что привело к забвению ее характера как физической науки » (http://www.sauv.net/bkouche1.php см. также ссылку на работы Бкуша на сайте Мишеля Делора.)

Энгельс желает быть предельно ясным:

« В помещенном выше сочинении (речь идет о работе «Анти-Дюринг», ред.) диалектика рассматривается как наука о наиболее общих законах всякого движения. Это означает, что ее законы должны иметь силу как для движения в природе и человеческой истории, так и для движения мышления. Подобный закон может быть познан в двух из этих трех областей и даже во всех трех без того, чтобы рутинеру-метафизику стало ясно, что он имеет дело с одним и тем же законом. Возьмем пример. Из всех теоретических успехов знания вряд ли какой-нибудь считается столь высоким триумфом человеческого духа, как изобретение исчисления бесконечно малых во второй половине XVII века. Если уж где-нибудь мы имеем перед собой чистое и исключительное деяние человеческого духа, то именно здесь. Тайна, окружающая еще и в наше время те величины, которые применяются в исчислении бесконечно малых, — дифференциалы и бесконечно малые разных порядков, — является лучшим доказательством того, что все еще распространено представление, будто здесь мы имеем дело с чистыми «продуктами свободного творчества и воображения» (выражение Дюринга-старшего) человеческого духа, которым ничто не соответствует в объективном мире. И тем не менее справедливо как раз обратное. Для всех этих воображаемых величин природа дает нам прообразы » (Энгельс, «Диалектика природы»).

[50] Вместо того, чтобы пытаться диалектически доказать аксиомы. « Так называемые аксиомы математики — это те немногие мыслительные определения, которые необходимы в математике в качестве исходного пункта. Математика — это наука о величинах; она исходит из понятия величины. Она дает последней скудную, недостаточную дефиницию и прибавляет затем внешним образом, в качестве аксиом, другие элементарные определенности величины, которые не содержатся в дефиниции, после чего они выступают как недоказанные и, разумеется, также и недоказуемые математически. Анализ величины выявил бы все эти аксиоматические определения как необходимые определения величины. Спенсер прав в том отношении, что кажущаяся нам самоочевидность этих аксиом унаследована нами. Они доказуемы диалектически, поскольку они не чистые тавтологии » (Энгельс, «Диалектика природы»).

На практике математики далеки от основного дискурса, в том смысле, что они далеки от изучения мира аксиом, на самом деле они довольствуются ограниченными и относительно определенными наборами аксиом.

[51] « Когда-нибудь будет открыт общий метод, в рамках которого можно будет свести все рациональные данные к своего рода вычислениям ». (Лейбниц, 1686).

[52] « ( … ) здравый человеческий рассудок, весьма почтенный спутник в четырех стенах своего домашнего обихода, переживает самые удивительные приключения, лишь только он отважится выйти на широкий простор исследования. Метафизический способ понимания, хотя и является правомерным и даже необходимым в известных областях, более или менее обширных, смотря по характеру предмета, рано или поздно достигает каждый раз того предела, за которым он становится односторонним, ограниченным, абстрактным и запутывается в неразрешимых противоречиях » (Энгельс, «Диалектика природы»).

[53] « Абстрактное тождество и его противоположность по отношению к различию уместны только в математике — абстрактной науке, занимающейся умственными построениями, хотя бы и являющимися отражениями реальности, — причем и здесь оно постоянно снимается » (Энгельс, «Диалектика природы»).

[54] Не вся логика выдвигает в качестве аксиомы исключенного третьего или принцип непротиворечивости. Наряду с классической (аристотелевской) логикой развивались и другие логики, такие как, например, интуиционистская или конструктивистская логика Брауэра (1881-1966), которая отказывается принимать во внимание принцип исключенного третьего, когда он кажется неэффективным (см. http://www.matierevolution.org/spip.php?article2784). Конечно, игнорирование этого ipso facto не превращает логику в диалектику; и не более чем предосудителен факт использования исключения третьего. Это даже очень уважаемый закон, пока он ограничивается теми местами, где его имеет смысл применять. То, что он используется в логике Аристотеля, а не Брауэра (и все же не систематически и не во всех случаях), не делает Брауэра диалектиком, превосходящим Аристотеля. Сущность формальной логики неизменна, и, кроме того, Гёдель продемонстрирует, что классическая логика, включающая исключение третьего, может быть переведена в интуиционистскую логику. Гёдель, в частности, подчеркивает, что, несмотря на отрицание закона исключенного третьего, закон непротиворечивости присутствует в интуиционистской логике. Интуиционистская логика не порождает качественного скачка по сравнению с классической логикой. Когда Брауэр принимает или отвергает закон исключенного третьего, в обоих случаях он ставит себя в рамки формальной логики. Утверждение, что исключенное третье не функционирует в рамках исторических объектов, побуждает Брауэра не присоединяться к диалектике, а довольствоваться апорией, довольствоваться недостаточным знанием и не искать метод, позволяющий достичь более высокого знания. Если бы он это сделал, он бы вернулся к критике Гегеля. Брауэр рассматривает исключенное третье вне диалектики. Есть два способа показать границы исключенного третьего: по-гегелевски в рамках диалектики или, как Брауэр, оставаясь в рамках формальной логики. Тем не менее, интуиционистская логика нашла важные применения в компьютерном мире, где она реализована. Какой бы полезной ни была эта логика, она, тем не менее, не является качественным скачком по сравнению с классической логикой. Не смешивая логику Аристотеля с логикой Брауэра, мы разожжем огонь диалектики.

Философию математики Брауэра (и конструкционизм — специалисты выделяют по меньшей мере 6 разновидностей), сторонника Канта, любимого философа ревизионистов, нельзя так же делать образцом для реставрации марксизма. Такая тема заслуживает многих наработок, которые мы здесь не будем предпринимать. Брауэр явно связывает интуиционизм с Кантом. Интуиционизм призван стать формой реновации, обновления, восстановлением кантианства. Мы отказываемся от старой формы интуиционизма, которую можно найти у Канта. Она основывается на времени и пространстве как на чистых формах интуиции, то есть как на априорных условиях чувственного опыта (знания, полученного в результате анализа ощущений). Согласно Брауэру, кантианская концепция, по которой положения геометрии являются априори синтетическими, потерпела поражение от неевклидовой геометрии и развития строгости в математике девятнадцатого века. К тому же Брауэр отвергает взгляд Канта на пространство и предлагает основывать математику исключительно на кантовской концепции времени.

Там, где господствующие математические течения (например, логики, формалисты) пытаются укрыться в башне из слоновой кости, стремясь полностью абстрагировать математику от реальности, чтобы погрузить ее в формализм, который угрожает ее обездвижить, эклектичный Брауэр стремится в полукантианстве найти способ сохранить связь с чувствительной интуицией, стремление к творческой силе математики за пределами логики, которая может привести к скудному и бесплодному взгляду на математику. В этом интерес его реакции (а до него и реакции Пуанкаре). Но это происходит не через решительную защиту материализма и диалектики, а через обращение к несколько нелепому неокантианству, которое является просто постыдным материализмом, чтобы привести к другой логике, которая не выходит, какие бы достижения она ни обеспечивала, из фонда метафизической мысли. Тот факт, что теорема Гёделя преградила путь логицизму и формализму, не дает, однако, права возродить отживающее кантианство.

То, что интуиционизм маргинализирован или даже рассматривается как секта, то, что Пуанкаре, величайший ученый конца девятнадцатого и начала двадцатого веков, независимо от его влияния, на самом деле не оставил никакой школы (крупнейшие французские математики XX в. Вейль, Гротендик, прошедший через Бурбаки, духовного наследника Гильберта) показывает, несмотря на внутреннюю слабость интуиционистской или доинтуиционистской точки зрения, которую марксизм должен безжалостно критиковать, насколько метафизическая мысль проникла в математику и какие уловки должна использовать диалектика, чтобы продвинуться вперед.

[55] Социализм, хотя и релятивизирует, но не отвергает математический метод, наоборот. В своих личных воспоминаниях о Карле Марксе Поль Лафарг рассказывает, что « В высшей математике он находил диалектическое движение в его наиболее логичной и в то же время простейшей форме. Он считал также, что наука только тогда достигает совершенства, когда ей удается пользоваться математикой ». Точно так же Энгельс подверг критике суждение Гегеля о бедности мысли в арифметике (см. «Диалектика природы»).

[56] Однако её защитники лишь причисляют себя к традиции Лейбница, связывающего логику и математику. Лейбниц против Канта — вот философские антиномии, в которых все еще борются основные течения математики спустя столетие после Гегеля.

[57] « Для метафизика вещи и их мысленные отражения, понятия, Суть отдельные, неизменные, застывшие, раз навсегда данные предметы, подлежащие исследованию один после другого и один независимо от другого. Он мыслит сплошными неопосредствованными противоположностями, речь его состоит из: «да — да, нет — нет; что сверх того, то от лукавого». Для него вещь или существует, или не существует, и точно так же вещь не может быть самой собой и в то же время иной. Положительное и отрицательное абсолютно исключают друг друга; причина и следствие по отношению друг к другу тоже находятся в застывшей противоположности » (Энгельс, «Анти Дюринг»).

« Диалектика, которая точно так же не знает hard and fast lines [абсолютно строгих разделительных линий] и безусловного, пригодного повсюду «или — или», которая переводит друг в друга неподвижные метафизические различия, признаёт в надлежащих случаях наряду с «или — или» также «как то, так и другое» и опосредствует противоположности, — является единственным, в высшей инстанции, методом мышления, соответствующим теперешней стадии развития естествознания. Разумеется, для повседневного обихода, для научной мелкой торговли метафизические категории сохраняют свое значение » (Энгельс, «Диалектика природы»). Мы снова можем видеть, что Энгельс призывает не к отказу, а к преодолению / сохранению принципов тождества и исключённого третьего.

[58] Позже Рассел приведет явный пример: есть мужчины, которые бреются сами, а всех мужчин, которые не бреются сами, бреет брадобрей. К какому множеству из двух принадлежит брадобрей?

[59] Кибернетика со всеми законченными основными составляющими концепциями появляется в 1947 году, но основополагающие работы датируются 1942 годом.

[60] Французский физик Андре-Мари Ампер (1775-1836) называет кибернетикой область политики, которая занимается способами правления.

[61] Копия этой концепции присутствовала в научной мысли уже во второй половине XIX века (серводвигатель Фарко, применяемый именно к управлению судами, Клод Бернар в науке о жизни, Максвелл в математической физике, обратные связи магнитного и электрического полей и т. д.).

[62] Интересно подчеркнуть, что кибернетика найдет особенно важный отклик в «социалистических» странах. Они увидят в этом хороший способ еще больше освободиться от едва усвоенной «диалектики», поскольку с момента инволюции революции она не получила широкого распространения, и постоянно приходилось отнимать у нее все революционные черты и превращать в форму рассуждения.

[63] Конечно, до появления кибернетики мы знали, как заставить машины принимать «решения». Об этом свидетельствует любой термостат или предохранительный клапан в паровой машине. Как и в случае с компьютером, электроника обеспечивает скорость и точность, которых не хватало механике.

[64] Если допустить, что компьютер начинается с фон Неймана (1945).

[65] В начале своего существования «Коммунизм или цивилизация» (1976-1994) также находилась под влиянием этих течений, и мы поддержали (см., в частности, третий номер) нападки ультралевых философов против Энгельса и «Диалектики природы». Наша поздняя терпеливая работа по возвращению к Марксу, показала бессмысленность этих позиций, равно как и несостоятельность разногласий по этим вопросам между Марксом и Энгельсом. Однако, помимо начальных и черновых элементов, мы еще не взялись за огромную задачу публикации детальных элементов критики этих позиций. Это остается задачей партии, требующей исполнения.

[66] В 1937-1938 годах Алан Тьюринг, молодой и блестящий математик, разработал машину, названную в его честь. Это не машина в строгом смысле слова, а концепция машины, которая позволяет выполнять весь набор алгоритмов. Тьюринг сыграет важную роль во время Второй мировой войны, участвуя в разработке вычислителей, которые будут взламывать код сообщений немецкой армии. После войны в легендарной статье метафизической мысли «могут ли машины мыслить?» он разработает тест, также названный в его честь. Не имея возможности (и по понятной причине) дать прямой ответ на этот вопрос, Тьюринг легким движением совершает пируэт. Поскольку мы не сможем различить, дается ли ответ человеком или машиной, мы должны считать, что машина может мыслить. На рубеже двадцать первого века метафизическая мысль восторжествовала: чемпион мира по шахматам был побежден машиной, тест Тьюринга нашел одно из своих применений. Мозг и компьютер слились воедино. Метафизическая мысль прославляла чудовищное спаривание блохи и мыши. Шахматы — это игра, в которой все параметры формализованы или, по крайней мере, относительно легко формализуемы (вопрос об относительном весе фигур при схематической обработке может быть более сложным, но он также может быть разбит на параметры. Именно это явление лежит в основе размышлений Эдгара По: « И так как перед вами, читатель, не трактат, а лишь несколько случайных соображений, которые должны послужить предисловием к моему не совсем обычному рассказу, то я пользуюсь случаем заявить, что непритязательная игра в шашки требует куда более высокого умения размышлять и задает уму больше полезных задач, чем мнимая изощрённость шахмат. В шахматах, где фигуры неравноценны и где им присвоены самые разнообразные и причудливые ходы, сложность (как это нередко бывает) ошибочно принимается за глубину. Между тем здесь решает внимание. Стоит ему ослабеть, и вы совершаете оплошность, которая приводит к просчету или поражению. А поскольку шахматные ходы не только многообразны, но и многозначны, то шансы на оплошность соответственно растут, и в девяти случаях из десяти выигрывает не более способный, а более сосредоточенный игрок ».

Компьютеры из-за огромного количества возможных ходов (больше, чем количество атомов в наблюдаемой Вселенной), несмотря на свою вычислительную мощность, не могут учесть все возможные партии. Программы ищут оптимальный ход, исследуя различные возможные пути — напротив, мы процитируем эту реплику чемпиона, которого спросили, сколько путей он исследует : « один ход, но правильный » — на максимально возможное количество ходов (в противостоянии с Каспаровым глубина порядка достигает 6 полуходов, и она увеличивается с ростом мощности машин). Они также используют уже существующие библиотеки сыгранных партий, чтобы в конечном итоге продвинуться дальше в арбитраже. Так мы можем видеть, что количество возможных ходов представляет собой качественную проблему. С другой стороны, степень оптимизации на определенной глубине не создает общей стратегии. Выигранные Каспаровым партии основывались как раз на стратегических способностях человеческого мозга. Например, он сдавал пешку, которую, как он знал, обязательно отобьет примерно на тридцать ходов позже, но при этом не знал точно, когда именно.

Торжествующая метафизическая мысль забывает даже то, о чем сама говорит. Тот факт, что компьютер побеждает, не означает, что можно утверждать, что машина думает. Социализм не только не отрицает, что машина может делать то, что недоступно человеку (будь то его рука или мозг), но даже делает это отличительной чертой системы машин. Тест говорит, что нельзя отличить человека от машины. В девятнадцатом веке, внимательно проанализировав игру на автомате барона Кемпелена, Эдгар По продемонстрировал, что в нем спрятан человек (см. шахматиста Мельцеля). Мы ни на минуту не сомневаемся, что анализ игры Big blue покажет, что за представителем IBM, который ставит фигуры на шахматную доску, скрывается компьютер, настолько верно, что у каждого игрока есть свой стиль.

Тьюринг, гомосексуал и, без сомнения, сотрудник секретных служб, будет доведен до самоубийства. Он съест отравленное яблоко, подобно Белоснежке, чей детский стишок всегда был у него на устах (мультфильм вышел в 1938 году). Хотя это миф, некоторые увидели в логотипе Apple намек на этот эпизод.

[67] В 1937 году, работая под руководством Норберта Винера и Ванневара Буша (отца гипертекста, чей гуманистический оттенок не должен заставить нас забыть, что ученый участвовал в Манхэттенской программе, которая привела к запуску атомной бомбы в Японии), Клод Шеннон, ставший примером для подражания, впоследствии своей теорией информации показал, что правила булевой алгебры полностью достижимы с использованием электрических релейных цепей

[68] В 1943 году Уорен Мак-Каллог и Уолтер Питтс разработали модель искусственного нейрона. Подобно биологическому нейрону, по их убеждению функционирующего в двоичном коде, эта модель вносит свой вклад в отождествление мозга и машины.

[69] Есть поговорка механика: «Зазор — душа механики». Износ деталей, точность обработки, масса деталей, ограничивающая их скорость, были препятствиями для автоматических расчетов, пока те оставались в сфере механики.

[70] Это и к лучшему, и к худшему. Современные крахи теперь случается и при применении компьютера. Машины запрограммированы на продажу при определенном пороге. Как только он достигнут, продажи увеличиваются автоматически, легко усиливая движения фондового рынка. То же самое касается и спекуляций: «высокочастотная торговля» опирается на все более мощные компьютеры, все более эффективные сети и точки доступа к сетям (60% сделок совершаются внутри вторых – источник: письмо Верминнена, № 107, апрель 2012 г.)

[71] Однако успех может быть достигнут до тех пор, пока машина способна обрабатывать очень большое количество объективных данных анализов, датчиков и т. д., детальное изучение которых практически недоступно для человека. Например, сегодня определенные экспертные системы способны диагностировать определенные виды рака на основе анализа генного кода и биомаркеров с более высоким уровнем успеха, чем выходит у врачей-специалистов в этом вопросе. Произошел сдвиг в экспертизе в результате ее развития, несмотря на то, что в любом случае именно люди проектируют экспертную систему, это не настоящая замена роботами.

[72] « Я хотел бы начать свое выступление со своеобразной истории. Мы вступаем в новую эру коммуникаций благодаря революционному, индивидуальному, портативному, персональному инструменту. Расширение нашей памяти, даже расширение нашего воображения, инструмент, который может соединять и объединять людей в сетях распространения знаний за пределами времени и пространства. Но, как и у любого революционного инструмента, у него есть энтузиасты и скептики. С одной стороны, по мнению энтузиастов этот инструмент позволит более широкое распространение культуры и конечно же науки и великих открытий. Он будет способствовать равенству между людьми. Он также будет способствовать развитию критического мышления и творческих способностей и даже созданию новых профессий.

Согласно точке зрения скептиков или наиболее сдержанных людей этот революционный инструмент изолирует людей в своего рода индивидуальном информационном пузыре, создавая новые барьеры между теми, кто знает, как его использовать, и теми, кто не знает, между богатыми, которые могут купить эти инструменты, и теми, кто не могут. Оно гомогенизирует культуру, уже 80% передаваемой ею информации представлено одним языком. Существует риск надежности распространяемой информации, риск кражи идей, шпионажа, подрывной деятельности. Этот новый революционный инструмент может стать инструментом распространения порнографии. Поэтому он требует цензуры и регулирования институтов, которые подорвут его рост. Дамы и господа, что это за инструмент? Компьютер? Нет. Интернет? Нисколько.

Я забыл вам сказать, что действие моего рассказа происходит в XV веке в Сорбонне в 1472 году, когда эта самая Сорбонна вместе с большей частью Европы внедрила первые печатные станки; и что этот революционный инструмент, портативный и индивидуальный, называется справочником » (Жоэль де Росне — на языке латыни. прим. редактора).

[73] « В произведениях киноискусства техническая репродуцируемость продукта не является, как, например, в произведениях литературы или живописи, привходящим извне условием их массового распространения. Техническая репродуцируемость произведений киноискусства непосредственно коренится в технике их производства. Она не только позволяет непосредственное массовое распространение кинофильмов, скорее, она прямо-таки принуждает к этому » (В. Беньямин «Произведение искусства в эпоху его технической воспроизводимости»).

[74] Анализ аппаратных основ свободного программного обеспечения см. наши тексты под названием: «Программное обеспечение, монополия и издержки производства».

[75] « Революция в способе производства промышленности и земледелия сделала необходимой революцию в общих условиях общественного процесса производства, т. е. в средствах связи и транспорта. Средства связи и транспорта такого общества, стержнем которого, употребляя выражение Фурье, были мелкое земледелие с его подсобной домашней промышленностью и городское ремесло, далеко уже не удовлетворяли потребностей производства в мануфактурный период с его расширенным разделением общественного труда, с его концентрацией средств труда и рабочих, с его колониальными рынками, а потому и на самом деле претерпели переворот. Точно так же средства транспорта и связи, унаследованные от мануфактурного периода, скоро превратились в невыносимые путы для крупной промышленности с ее лихорадочным темпом и массовым характером производства, с ее постоянным перебрасыванием масс капитала и рабочих из одной сферы производства в другую и с созданными ею мировыми рыночными связями. Не говоря уже о полном перевороте в парусном судостроении, связь и транспорт были постепенно приспособлены к способу производства крупной промышленности […] посредством системы речных пароходов, железных дорог, океанских пароходов и телеграфов » (Маркс, Капитал I том).

[76] Цитируется Майклом Палмером в «небольших газетах и крупных агентствах».

[77] Такие признанные компании, как Google, похоже, заметно присутствуют на этом рынке: « Сегодня, Google стал одним из главных архитекторов NBIC революции и активно поддерживает трансгуманизм, а именно опекает авторов Singularity University, который готовит специалистов NBIC. Термин «Сингулярность» относится к моменту, когда человеческий разум будет превзойден искусственным интеллектом, что, как ожидается, вырастет в геометрической прогрессии уже к 2045 году. Рэй Курцвейл, «патриарх» трансгуманизма, лично руководит этим университетом. Этот специалист в области искусственного интеллекта убежден, что NBIC позволит резко сократить смертность в XXI веке. Он был нанят Google в качестве главного инженера для первого искусственного интеллекта в истории поисковой системы » (Лоран Александр, президент DNA Vision, Le Monde, 04/18/2013).

[78] Эта идея используется в блокбастере «Трансцендентность» (2014) с Джонни Деппом в главной роли.

[79] « Согласно материалистическому пониманию, определяющим моментом в истории является в конечном счёте производство и воспроизводство непосредственной жизни. Но само оно, опять-таки, бывает двоякого рода. С одной стороны — производство средств к жизни: предметов питания, одежды, жилища и необходимых для этого орудий; с другой — производство самого человека, продолжение рода » (Энгельс, Происхождение семьи, частной собственности и государства).

Эта не окончательная детерминированность иногда встречается у Энгельса:

« Я определяю Ваше первое основное положение так: согласно материалистическому пониманию истории в историческом процессе определяющим моментом в конечном счете является производство и воспроизводство действительной жизни. Ни я, ни Маркс большего никогда не утверждали. Если же кто-нибудь искажает это положение в том смысле, что экономический момент является будто единственно определяющим моментом, то он превращает это утверждение в ничего не говорящую, абстрактную, бессмысленную фразу. Экономическое положение — это базис, но на ход исторической борьбы также оказывают влияние и во многих случаях определяют преимущественно форму ее различные моменты надстройки: политические формы классовой борьбы и ее результаты — государственный строй, установленный победившим классом после выигранного сражения, и т. п., правовые формы и даже отражение всех этих действительных битв в мозгу .участников, политические, юридические, философские теории, религиозные воззрения и их дальнейшее развитие в систему догм. Существует взаимодействие всех этих моментов, в котором экономическое движение как необходимое в конечном счете прокладывает себе дорогу сквозь бесконечное множество случайностей (то есть вещей и событий, внутренняя связь которых настолько отдалена или настолько трудно доказуема, что мы можем пренебречь ею, считать, что ее не существует). В противном случае применять теорию к любому историческому периоду было бы легче, чем решать простое уравнение первой степени » (письмо Энгельса к Блоху, 1890).

[80] Которое остается больше слепой техникой, что испытанным знанием. Цена провала клонирования высока, и клоны не появляются систематически такими же жизнеспособными (ускоренное старение) как их оригинал.

[81] « Назвав физику механикой молекулярного движения, мы тем не менее не забываем, что это выражение вовсе не охватывает всей области современной физики. Наоборот, эфирные колебания [эта концепция в своем механистической смысле отрицает теорию относительности прим.], обусловливающие явления света и лучистой теплоты, наверное не являются молекулярными движениями в современном смысле слова. […] Но в случае электрических и тепловых явлений снова приходится прежде всего рассматривать молекулярные движения: это и не может быть иначе, пока наше знание эфира столь недостаточно. Но когда мы сумеем дать механику эфира, то в нее разумеется войдет к многое такое, что теперь по необходимости включается в физику ».

« Вся доступная нам природа образует некую систему, некую совокупную связь тел, причем мы понимаем здесь под словом тело все материальные реальности, начиная от звезды и кончая атомом и даже частицей эфира, поскольку признаем реальность последнего » (Энгельс, Диалектика природы).

[82] « Радиоактивность теперь входит в историю физики. Химия вмешивается в это теперь только в качестве метода для идентификации изотопов, образующихся в результате трансмутации.

Попытки переделать историю всегда тщетны, но здесь мы должны поставить точку, спекулятивную точку. Впервые химия и физика столкнулись одновременно с одной и той же загадкой, и химия в конечном итоге была определена как техника, отвечающая на вопросы, задаваемые физиками.

Трудно не видеть в упорстве, с которым Мария Кюри продолжала очищать радий, в то время как Резерфорд приступил к исследованию атомного ядра, переломный момент, одновременно событийный, символический и необратимый, то есть исторический. Ибо установившееся этим способом распределение ролей не подтверждает ранее существовавшее различие, а создает новую картину физики » (Бернадетт Бенсод-Винсент, Изабель Стенжерс, «История химии»).

[83] « Поэтому, собираясь приступить здесь к изучению природы движения, мы вынуждены оставить в стороне органические формы его. Сообразно с уровнем научного знания мы вынуждены будем ограничиться формами движения в неорганической природе » (Энгельс, Диалектика природы).

[84] « Механика — молярное движение; химия — молекулярное движение (ибо и физика отнесена сюда же, и обе ведь относятся к одному и тому же порядку) и атомное движение; организм: движение тел, в котором одно от другого неотделимо » (Энгельс, Диалектика природы).

[85] Напомним левых коммунистов Италии: « Мы бросаем воинственный клич, что озадачит всех, кто ослеплен силой гнилых штампов: долой науку! » (Программа интегрального коммунизма и марксистская теория сознания, Собрание в Милане 1962).

« Революция, сопровожденная волной поколений, неискаженных вашим отупляющим обществом, пересмотрит ваши тексты и формулы, она будет учить новой науке. Она соизволит объяснить свою историю и свою «анти-историю», используя для этого не кафедру, но силу, и, в случае необходимости, террор » (Жизнь в космосе. 1962).

Процитируем также Лафарга « Чтобы заслужить доброй милости капиталистов, Дарвинизм Геккеля желал принизить науку до уровня религии, это только доказывает, что социалисты уже знали: в действительности раболепие ученых стоит священников. Революционеры прошлого века поступили правильно, отрезав голову Лавуазье, отцу современной химии и пособнику финансистов, разрушивших революцию. Дарвинисты из Франции, из Германии и из Англии не сумеют сфальсифицировать научную теорию, чтобы сделать из нее средство интеллектуального угнетения. Наука всегда была и будет революционной; она искоренит предубеждения, посеянные крепким руками класса имущих для поддержания своей пошатнувшейся власти. Дарвиновская теория, которая должна была по-научному обосновать социальное неравенство, напротив вооружает коммунистический материализм новыми аргументами, чтобы призвать к восстанию классы, угнетаемые этим варварским обществом, где те, кто сеет богатство, пожинает только нищету, где все социальные блага забраны наиболее неспособными и наиболее бесполезными, где законы органической эволюции проигнорированы, недооценены и им противодействуют… » (Лафарг, экономический материализм Карла Маркс, II естественная среда: дарвиновская теория).

« При виде бедствий, обрушившихся на Францию в результате этой войны, при виде переживаемого ею кризиса — национального крушения и финансового разорения — средний класс чувствует, что не растленный класс, претендующий на роль рабовладельцев Франции, а единственно лишь отважные устремления и геркулесова сила рабочего класса могут принести спасение !

Средний класс чувствует, что лишь рабочий класс может освободить его от господства попов, превратить науку из орудия классового господства в народную силу, превратить самих ученых из пособников классовых предрассудков, из честолюбивых государственных паразитов и союзников капитала в свободных тружеников мысли! Наука может выполнять свою истинную роль только в Республике Труда » (Маркс, Гражданская война во Франции).